Стихотворения

Преклонился сам Максимиан,

Не поник отважной головою

Лишь один Севастиан.

IV

Засверкали цезаревы очи

И зловещим вспыхнули огнем,

Вне себя он стал мрачнее ночи

Искаженным яростью лицом:

"Ты ль не хочешь чтить моей святыни,

"Возмущая наше торжество!

"Ты ль, трибун мой, дерзкою гордыней

"Оскорбляешь божество!"

V

И бесстрашно, твердо и спокойно

Отвечал ему Севастиан:

"Человеку, цезарь, недостойно

"Почитать бездушный истукан.

"Правды нет в твоей безумной вере,

"Ваши боги - лживая мечта,

"Не могу я кланяться Венере,

"Исповедуя Христа!

VI

"Он - мой Бог! Его святою кровью

"Грешный мир искуплен и спасен;

"Лишь Ему с надеждой и любовью

"Я молюсь коленопреклонен.

"Небеса Он создал, создал землю,

"Создал все, что дышит и живет.

"Лишь Его велениям я внемлю,

"Он мне помощь и оплот!"

VII

Неподвижно, в трепетном молчанье,

Царедворцы робкою толпой

Роковое слушали признанье,

Изумляясь дерзости такой.

Обезумел цезарь, злобы полный,

Ярый гнев уста его сковал,

И смятенным ликторам безмолвно

Он трибуна указал.

VIII

Вмиг вокруг него живой стеною

Их сомкнулись тесные ряды;

Повлекли они его с собою

В гору, в Палатинские сады.

Нумидийской цезаревой страже

Сдали там с рук на руки его...

И покорно стал от злобы вражьей

Он конца ждать своего.

IX

Гаснет алый запад, догорая

В небесах багряною зарей;

Быстро тень надвинулась густая,

И звезда зажглася за звездой,

Уж померкло небо голубое,

Тихо все... Уснул великий Рим;

И в немом, задумчивом покое

Ночь спустилася над ним.

X

Уж во власти тихого Морфея,

Под его чарующим крылом

Все, в дремоте сладкой цепенея,

Позабылось безмятежным сном.

Лишь к стволу привязан кипариса,

Молодой трибун-христианин,

Там, в саду цветущем Адониса,

В эту ночь не спит один.

XI

А кругом на храмы, на чертоги

Налегла таинственная тьма;

Сторожат изваянные боги

Рощи Палатинского холма;

Сладко в них цветы благоухают,

Водометы плещут и журчат

И росою свежей орошают

Мрамор царственных палат.

XII

Полночь дышит влажною прохладой.

У стены на каменном полу

Стража крепко спит под колоннадой.

Догорев, костер дымит в углу;

Пламя, вспыхнув, озарит порою

То карниз, то вазу, то плиту,

И кружася, искры над золою

С треском гаснут на лету.

XIII

И задумчив узник одинокий,

Кротких глаз не сводит он с костра:

Скоро мрак рассеется глубокий,

Минет ночь, - не долго до утра.

Заблестит восток воспламененный,

Брызнут солнца первые лучи

И разбудят этот город сонный,

И проснутся палачи.

XIV

На него они наложат руки,

Истерзают молодую грудь,

И настанет час предсмертной муки,

И окончен будет жизни путь.

Словно искра, в мраке исчезая,

Там, над этим тлеющим костром,

Жизнь его, как утро, молодая

В миг один угаснет в нем.

XV

Но ни жизни, полной юной силы,

Ни даров земных ему не жаль,

Не страшит его порог могилы;

Отчего ж гнетет его печаль?

Отчего заныла грудь тоскою?

Отчего смутилось сердце в нем?

Иль ослаб он бодрою душою

Пред мучительным концом?

XVI

Не его ли пламенным желаньем

Было встретить доблестный конец,

Радость вечную купить страданьем

И стяжать мучения венец?

Не мечтал ли дни он молодые

Положить к подножию Креста

И, как те избранники святые,

Пасть за Господа Христа?

XVII

Но они не ведали печали:

Не в тиши безмолвной и глухой,

Посреди арены умирали

Пред ликующей они толпой.

Нет, в душе их не было кручины,

Погибать отрадней было им:

В Колизее славной их кончины

Был свидетель целый Рим.

XVIII

Может быть, звучали в утешенье

Им слова-напутствия друзей,

Их молитвы, их благословенья;

Может быть, меж сотнями очей

Взор они знакомый различали

Иль привет шептавшие уста;

Мужества, дивясь, им придавали

Сами недруги Христа.

XIX

А ему досталась доля злая

Позабытым здесь, в глуши немой,

Одиноко, в муках замирая,

Изнывать предсмертною тоской.

Никого в последнее мгновенье

Не увидит он, кто сердцу мил,

Кто б его из мира слез и тленья

Взором в вечность проводил.

XX

А меж тем над спящею столицей,

Совершая путь обычный свой,

Безмятежно месяц бледнолицый

Уж плывет по выси голубой.

Просияла полночь; мрак редеет,

Всюду розлит серебристый свет,

И земля волшебным блеском рдеет

Небу чистому в ответ.

XXI

Там белеет храм Капитолийский,

Древний форум стелется под ним;

Здесь колонны, арки, обелиски

Облиты сияньем голубым;

Колизей возносится безмолвный,

А вдали, извилистой каймой

Тибра мутные струятся волны

За Тарпейскою скалой.

XXII

И любуясь дивною картиной,

Позабылся узник молодой;

Уж теперь не горем, не кручиной,

Сердце полно сладкой тишиной.

Приутихло жгучее страданье,

И в душе сомненье улеглось:

Этой ночи кроткое сиянье

Словно в грудь ему влилось.

XXIII

Примиренный с темною судьбою,

Вспоминает он былые дни:

Беззаботной, ясной чередою

Пронеслись на севере они.

Видит он зеленые равнины,

Где блестят сквозь утренний туман

Альп далеких снежные вершины,

Видит свой Медиолан.

XXIV

Видит дом родной с тенистым садом,

Рощи, гладь прозрачную озер

И себя, ребенком малым, рядом

С матерью; ее он видит взор,

На него так нежно устремленный...

Как у ней был счастлив он тогда,

Этим милым взором осененный,

В те беспечные года!

XXV

От нее услышал он впервые

Про Того, Кто в мир тоски и слез

Нам любви учения святые

И грехов прощение принес;

Кто под знойным небом Галилеи

Претерпел и скорбь, и нищету,

И Кого Пилат и фарисеи

Пригвоздили ко кресту.

XXVI

Но года промчалися стрелою...