Стихотворения

После «Одиссеи» Жуковский успел еще перевести две песни «Илиады».

Сказочный эпос привлекал Жуковского, как и героический. Жуковский был склонен сближать эти два рода, — даже Гомер виделся ему чем-то вроде вдохновенного и простодушного поэта-сказочника. Монументальный гомеровский эпос и бесхитростная народная сказка в его сознании объединялись так нечто принципиально родственное, хотя и не тождественное. Связано это и со взглядом на Гомера как на представителя «первобытной» поэзии, и с идеей «общечеловеческого», заложенного в народах, в отдельных личностях, в искусстве. Из шести сказок, созданных Жуковским в 1831–1845 годах, три написаны в духе русских народных сказок. «Тюльпанное дерево», «Кот в сапогах», «Война мышей и лягушек» — переложения.

Первая из «русских» сказок названа нарочито витиевато: «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери». Она возникла в ходе своеобразного состязания с Пушкиным. Оба поэта в 1831 году взялись сочинить по сказке в русском фольклорном духе. Источником для них обоих была запись, сделанная Пушкиным со слов его няни, Арины Родионовны. Итог этого состязания у Пушкина — «Сказка о царе Салтане».

Пушкин поставил перед собой цель воспроизвести тип подлинной фольклорной сказки и эту цель блистательно осуществил. Каждая сказка Пушкина — как бы действующая модель, созданная по фольклорной системе и из фольклорных материалов. Жуковский имел другую цель. Специфически национальное у Жуковского — лишь окраска, в то время как в сказке Пушкина — вся суть в изображении русского народного сознания.

Второй своей сказкой — «Спящая царевна» (1831) — Жуковский показал, что можно, наоборот, сказку иноземную превратить по колориту в чисто русскую. Сюжет «Спящей царевны» не зафиксирован в русском фольклоре.

Одной из наиболее значительных является последняя по времени сказка Жуковского — «Сказка о Иване-царевиче и Сером Волке» (1845). Будучи основана на русских фольклорных источниках, она вместе с тем особенно многопланна в смысловом отношении. Русский фольклорный слой ее очень богат благодаря специфической фантастике (мотив чудесной жар-птицы и т. п.) и весьма характерному юмору.

В сказках Жуковского нет столь обычных в других жанрах его творчества мечтательности и возвышенного лиризма. Чутье поэта подсказало ему, что здесь они неуместны. Но и фольклорное, и личное, и общечеловеческое включено в симфоническую структуру «Сказки о Иване-царевиче…». Жуковский, в других жанрах обладающий свойством надолго задерживаться на важных для него темах, здесь быстро по ним пробегает. И это особое, данное в другом регистре повторение уже звучавшего прежде оставляет глубокое впечатление.

Будучи лирическим поэтом по преимуществу, Жуковский тем не менее оставил интересное наследие в области прозы, — художественной, критической и публицистической, эпистолярной. Он много писал в прозе всю жизнь; проза сопровождала его поэзию от первых опытов, еще XVIII века, до конца 1840-х годов. Менялись, конечно, жанры и менялся стиль прозаика Жуковского. По тематике очень близки ранним, еще подражательным, стихам Жуковского его прозаические этюды «Мысли при гробнице» (1797), «Мир и война» (1798), «К Надежде», «Истинный герой» (оба — 1800). Интересно при этом, что прозаические тексты больше связаны с сентиментализмом, чем стихи этого же времени, сильно тяготеющие к оде. Ранняя проза Жуковского — один из образцов русского сентиментализма; временами Жуковский-прозаик не уступает своему учителю Карамзину.

Под влиянием прозы Карамзина Жуковский в 1803 году задумал повесть «Вадим Новгородский» (осталась незавершенной), где древнерусский сюжет трактовался условно, в художественной манере русского сентиментализма и предромантизма. «Марьина роща» (1809) — произведение в своем роде совершенное, как образец этого стиля.

Отмеченное выше стилевое расхождение между поэзией и прозой Жуковского имеет место и в дальнейшем, меняется, однако, соотношение стилей. Проза Жуковского оказывается архаичнее его стихов и, в самые разные периоды, несет на себе печать дидактических традиций. В прозе Жуковский не стал романтиком. Его художественные прозаические опыты заканчиваются 1809 годом; годом раньше началось его балладное творчество, в котором фокусировались сентиментальные и предромантические мотивы его поэзия и осуществлялись новаторские, в частности романтические, принципы его поэтики.

В прозе Жуковский навсегда остался более рационалистом, чем в своей поэзии. Рационалистичен тип самоанализа в его юношеских дневниках. В поздних дневниках — лаконичные записи о встречах и впечатлениях. Корпус критической, публицистической, педагогической, эпистолярной прозы Жуковского содержит много замечательного и поучительного.