Я твой питомец и — судья. Шувалов был куратором «Московского университета, которому была подчинена казанская гимназия, где учился Державин. Судьей Державин называет себя потому, что был избран посредником в тяжбе Шувалова с гр. А. И. Мусиным-Пушкиным, «и он миролюбиво кончил сие дело, однако уже после смерти Ивана Ивановича, к удовольствию обеих сторон» (Об. Д., 665).
Вслед выспренних певцов дерзает. «Т. е. вслед высоко летающих лебедей, которые, по баснословию, воспевают прекрасно предсмертные себе песни» (Об. Д., 665).
Лучи бросала на других. «Будучи любимцем Елизаветы, подобно планете, заимствующей лучи от солнца, щедроты ее источал на других» (Об. Д., 665).
Ты видел смертных, слышал их. «Он выслушивал всякого и даже самых беднейших людей, к нему приходящих, не уподобляясь истукану или некоторым вельможам, подобным ему» (т. е. истукану) (Об. Д., 665).
Трезубцем бьет по кораблям. Каспийское море представлено в образе Нептуна.
Внизу, вверху ты видел все. «Зубов пошел на знатную степень при дворе из весьма незнатного дворянского состояния, то ему были известны и народ и двор» (Об. Д., 672).
И как в вратах железных... В тебе я Александра чтил! «Дербент у персиян называется вратами железными, под коим именем Александр Великий (Македонский. — В. З.) его завоевал» (Об. Д., 672).
Смотри, — я рек, — триумф минуту, А добродетель век живет. Эти два стиха напоминают Зубову об оде «На покорение Дербента», в строфе 5 которой Державин предостерегал Зубова от гордости и призывал к добродетели; здесь же Державин «и напоминает то, говоря, что пророчество его сбылось» (Об. Д., 672).
И был в вельможе человек. В. А. Зубов «говорил и выслушивал всякого с откровенным сердцем, не так, как брат его, любимец императрицы» (т. е. П. А. Зубов) (Об. Д., 672).
Учиться никогда не поздно. Будучи в немилости, «Валериан просился в чужие край, дабы в путешествиях чему-нибудь научиться» (Об. Д., 673).
Исправь поступки юных лет. «Он был весьма расточительный человек и пристрастен к женщинам, коих часто переменял» (Об. Д., 673).
Тот ближе был к тому покою, К которому мы все идем. После этих строк в «Друге просвещения» непосредственно следовало четверостишие Державина, посвященное смерти Зубова и заключавшее оду:
Пришел теперь к сему покоюИ ты, прекрасный человек;Когда б толь славною стезею И мой пресекся век!