Стихотворения

Впрочем, всё, наверное, сложнее, чем кажется поначалу. Известный журналист из «Литературки» Виктор Перельман обрел себя по-настоящему все-таки на Западе. Не зная языков, не имея базы, он сумел организовать сначала в Израиле, а потом в Нью-Йорке издание журнала «Время и мы», который широко известен не только в эмигрантских кругах. Да и сам Перельман пишет много, интересно. Сколько еще неведомого для всех нас таит в себе русская зарубежная литература. Помню, как я завидовал книжным шкафам и полкам, которые видел в тамошних домах В. Аксенова, В. Максимова, А. Синявского. Хозяева с радостью дарили нам редкие книги, о которых мы знали только понаслышке, и те, которые уже стали читаться у нас. Десятки изданий и рукописей со всего света приходили и в редакцию «Юности». Известные и неизвестные литераторы, пишущие по-русски, узнав, что мы широко стали печатать бывших диссидентов, присылали свои произведения. Литература возвращалась домой, как некогда возвращались с фронта солдаты.

Для многих «русских зарубежников» редакция «Юности» была в те годы открытым и добрым домом, когда они приезжали в Москву. И даже больше – местом первых встреч не только с редакторами, но и с новыми читателями. У нас перебывало много народу – Войнович, Коржавин, Аксенов, Максимов, Гладилин, Синявский, Копелев, Лимонов, Саша Соколов… Читайте их произведения. Это, наверное, самое главное в познании незнакомых миров, разлученных когда-то злой волей с нашим внутренним миром. Без лучших книг писателей Русского Зарубежья наша литература была беднее, ей не хватало воздуха, второго дыхания на быстром повороте истории, ей недоставало правды и откровений. Когда Анатолий Гладилин пришел к нам в «Юность», которая некогда открыла читающему миру автора «Хроники времен Виктора Подгурского», он как-то печально улыбнулся и тихо сказал:

– Вроде и не расставались. А прошло столько лет…

Конечно, не расставались, потому что в душе каждого, кто верил в искренность и доброту, порядочность и честность поневоле отверженных от нас соотечественников, – разлука была внешней. Но оставалось в ней СЛОВО, произнесенное великой мученической литературой Русского Зарубежья.

И то, что мы сегодня стали другими, это они – честные наши коллеги, друзья, писатели, они сделали нас такими. И сколько бы мне ни осталось прожить, и как бы ни повернулась ситуация в стране, я буду верен этим людям, верен их позиции, их оценкам, их выстраданному опыту, потому что их опыт уже во мне. Я тоже его выстрадал через собственные ошибки, через заблуждения и открытия.

Сны о «Юности»

Как важно вовремя уйти,

Уйти, пока ревут трибуны,
И уступить дорогу юным,
Пока полжизни впереди.
На это надо много сил —
Уйти под горький ропот судей,
Уйти, покуда не осудят
Те, кто вчера боготворил.

Андрей Дементьев

С Андреем Дементьевым беседует Ефим Бершин

Андрей Дементьев – кентавр. Человеко-журнал. Журнало-человек. Нельзя говорить о «Юности», не говоря о Дементьеве. Нельзя говорить о Дементьеве, не говоря о «Юности». Не оторвать. Мы говорим «Юность» – подразумеваем… С ним просто разговаривать и в то же время – сложно. Потому что за спиной человека, потягивающего чай, – неотступная тень журнала. И что бы ни сказал Дементьев, журнал обязательно подправит, подредактирует. Он – зеркало Дементьева. В нем всё отражено – не спрячешься.

Понимаю, что Дементьев обижается. Он, поэт, издавший 20 книг, имеющий собственное поэтическое имя и своих читателей.

Многие считают, что читатели эти не относятся к читательской элите. Может, это и так. Но в эпоху, когда поэты всё больше пишут в пустоту, а сборники остаются девственно нераскрытыми, наличие читателя – благо. Тем более что пойди сегодня разберись, кто у нас элита. Так вот, Дементьев обижается, что я всё о журнале и о журнале, как будто поэтам уж и о стихах говорить зазорно.

Но я ничего не могу поделать с этой тенью, стоящей у него за спиной. Тенью уже почти трагической, поскольку Андрей Дементьев больше не редактирует «Юность». Ушел.

– Как решились-то, Андрей Дмитриевич?

– Мне это было нелегко. Ведь проработал в журнале 21 год. Из них 12 – главным редактором. Я еще чисто биологически продолжаю жить этой жизнью – звонками, встречами, рукописями, ожиданием новых литературных открытий. Всегда считал своим главным призванием поэзию. Но в журнал вложил всё лучшее, что во мне было. Он стал смыслом моей жизни.

– И вдруг…