Чтобы ему секстан свой показать.
Седой старик, он мне сказал серьезно,
Что ранее меня был дивный гений,
Что нынче спит в Вестминстерском аббатстве,
По имени сэр Исаак Ньютон,
Который дал идею инструмента,
Того, что я построил терпеливо,
67
Но мой секстан прекрасен, исключая
Необходимых мелких переделок,
И что отныне и звезда и солнце
Послужат вехой в помощь моряку,
Дабы вести его дорогой правой
Средь океанских яростных пучин.
Немало прожил я с тех пор на свете.
Мне помнится, как пастор в церкви, нашей
Сказал народу, что богопротивный
Томас Годфрей научен сатаною,
Он солнце и луну низводит с неба
И заставляет людям их служить.
Еще добавил пастор: «Кто дерзнет
Коснуться сей диавольской машины
(Под нею пастор разумел секстан),
Тот не достоин вечного прощенья
И в ад сойдет навеки, без возврата,
Как еретик».
В тот горький год скончалась мать моя,
Мабель Дунхам; уже пред самой смертью
Она просила схоронить ее
На том холме, откуда видно море
И слышен гул дробящейся воды.
«Там буду ждать, - она сказала слабо, -
Тебя, мой сын, когда ты будешь с моря
В родимый порт с удачей приходить.
И пусть уже мое истлеет тело,
Но да живет любовь к тебе, мой мальчик,
И да поможет в буре побеждать».
Я в битвах был, я видел ураганы,
Я был в плену на корабле английском.
И так была близка ко мне та петля,
Которую пророчил мне учитель
Во дни былые детства моего.
А после я пришел на этот берег,
68
Женился здесь и жил с семьею мирно,
Но было мне всегда всего дороже
Сознание, что мой секстан на вахте
Во всех морях и каждый штурман скажет:
«Ты дело сделал, старина Годфрей».
Давно лежит жена под сенью яблонь,
И я один меж правнуков веселых
Подобен обомшелому утесу
В кольце гремучих ярко-синих волн,
Но моряки, из странствий возвращаясь,
Дорогу знают в мой непышный дом
И радостно приходят рассказать мне,
Как облегчился труд судовожденья,
Как точно получают место в море
Они, секстаном пользуясь моим.
Блаженны дни того, кто делал благо!
И я доволен в старости глубокой
Сознаньем этим, молодящим сердце.
Но знаю я, что близок срок отплытья
На те моря, откуда не вернулись
Никто из прежде живших на земле.
Уже в ночи я чувствую, как ветер
Зовет меня идти с собою в море.
И встану я на этот громкий зов
И руль возьму уверенной рукою,
Чтобы отплыть от берегов земли
И на нее уже не возвращаться.
Я, Том Годфрей, смиренный житель моря,
Начавший в светлый день Иеронима
Повествованье это о секстане,
Его окончил. День идет к закату,
Спокойно море. Медленные веки
Смыкает тихий и спокойный сон.
69
Сменился с вахты, лег не раздеваясь,
В ушах гудел протяжный ветра звон,
Мрачнела ночь, и шел корабль, качаясь,
И плыл моряк в далекий, чистый сон.
Ему приснился берег лучезарный,
Шумящие осенние сады,
Метель листвы багряной и янтарной
И девушка на камне у воды.
А наверху - от солнца белый город,
Упругих ног и быстр и легок шаг,
И за плечом рубахи синей ворот
На ветерке полощется, как флаг.
Стучатся в дверцу зыбкую каюты,
Борт корабля от волн гремит, как медь.
Да, он готов. Лишь нужно три минуты -
Зюйдвестку взять и дождевик надеть.
И вновь на вахте. Ночь еще темнее.
А дождь! А холод! Пять дождевиков
Здесь не спасут. От стужи коченея,
Он ищет блеск далеких маяков.
И пусть еще погода будет злее -
На то и океанская весна,
Но моряку сейчас в груди теплее
От только что увиденного сна.
* * *
Мне вновь заря приснилась голубая,
Песчаный берег, сосны, полумрак,
Луны дорога светлая, прямая,
Зажегшийся на берегу маяк.
70
И если б руки протянуть тогда мне
Почувствовать я смог бы наяву,
Что жар полудня не покинул камни
И что роса спустилась на траву.
И мне понятно, почему надежде
Дано в ночной присниться тишине:
Я форменку надел свою, что прежде
Рукою легкой ты стирала мне.
Планета вошла в полосу звездопадов.
Уже холодеют утра.
Летит паутина над мокнущим садом -
Холодная нить серебра.
И смешаны запахи яблок и дыма,
Желтеют уже тополя,
Лучом не палима и ливнем любима,
Лежит голубая земля.
И штурман, беря Андромеды высоты,
Увидит луны ореол,
Почувствует гарь торфяную болота
И скажет, что август пришел.
Вдали за пределом пространств многомильных,
Где берег обрывист и прям,
Земля отцветает, и терпким и сильным
Летит ее запах к морям.
Я проходил по выставке военной.
Знамен победных колыхался шелк,
И гул сирены, что плыл над невской пеной
В высоких залах замирал и молк.
71
И видел я, как падал враг надменный,
Как на редут бросался конный полк,
И шли бойцы с отвагой неизменной,
Смерть принимая - свой последний долг.
Была витрина та со мною рядом,
Лежала в ней солдатская награда,
Не золото на ней и не эмаль, -
За тридцать лет трудов и унижений,
За скудный хлеб, за славу тех сражений,
Где русский штык ломал чужую сталь, -
Серебряная, с гривенник, медаль.
Свинец сломил упорство забастовки,
И в порт опять рабочие пришли.
Дымятся скорострельные винтовки,
Идут морской пехоты патрули.
Огонь артиллерийской подготовки
Принес победу, в прахе и пыли
Поникли люди, свесясь на веревки,
И каплет кровь в сухую пасть земли.
На шпиль церковный, узкий и старинный,
Где ветра гул и говор голубиный,
Был флаг прибит, и вот уже полдня