За Таллином балтийские валы.
На Черноморье шторм десятибалльный.
Пора вернуться в бухту кораблю.
Я жду тебя упрямым, беспечальным,
Таким, какого знаю и люблю.
Лейтенант флота
Суханов был одним из
главных участников в
подготовке покушения на
Александра II 1 марта
1881 года. Вместе с
народовольцем
Кибальчичем он
приготовил бомбы,
которыми русский царь и
был убит. 28 апреля 1881
года Суханов был
арестован и впоследствии
расстрелян в Кронштадте.
Времени тяжелые туманы
Не закроют гордого лица.
Дайте руку, лейтенант Суханов,
Руку человека и бойца.
Нет, руки не даст, звенят метели,
Пролетая в мартовскую стынь.
Он расстрелян был за цитаделью
У кронштадтской крепостной стены.
113
Волны лет прошли над морем хмурым,
Лишь о лучших помнят корабли,
Лишь о тех, кто жизни слили с бурей,
Имя в революцию внесли.
Может быть, впервые гневным пульсом
Подсказала вам дорогу кровь,
В дни, когда зеленой злою улицей
Медленно тащили моряков.
Может быть, тогда вам, горло стиснув,
Душен стал гардемаринский шарф,
По плечам когда по голым свистнул
Кожу рассекающий удар.
Знаем, завербованный надолго,
Навсегда... и это не забыть,
Получили вы в «Народной воле»
Гордое оружие борьбы.
«Нужно так, чтобы снарядом рвущим
Разгромить самодержавья власть.
Нужен взрыв» ...Летят года и тучи!
Лейтенант окончил минный класс.
И в руках испытанная сила,
Для чего он узким шел путем,
Кто расскажет, как его давило
Эполет тяжелое литье.
Сложная конструкция запалов.
Вечера и ночи в мастерских...
Не один - матросы помогали
Оболочки спаивать куски.
Не один работал он и дальше,
Близок срок, полиция не спит,
Дело консультировал Кибальчич,
Вместе добывали динамит.
Революции отмечен пробой
День, когда на невской мостовой,
Прогремели взрывы этой бомбы,
114
Бомбы, изготовленной тобой.
В арестантской порванной шинели,
Но такой же твердый, как всегда,
До конца вы выслушать сумели
Гнусную комедию суда.
И лишенный чина и мундира,
Имени... в Кронштадт везут опять,
В черном обшлаге у конвоира
Приговор короткий - расстрелять.
Высится освистанная штормом,
Сложена из ребер валуна,
У дороги Цитадельской торной
Южная кронштадтская стена.
От залива ветер несся с гулом,
По-весеннему штурмуя день.
И в последний раз тебе сверкнула
Заревом свободы голубень.
Ты услышал, ставший у сугроба,
В залпе революции прибой,
Но с сухою, беспощадной злобой
Барабаны взвыли над тобой.
Солнце льется огненною плавью
С силой из далекой высоты.
Лишь теперь бушующею явью
Ожили надежды и мечты.
Всех, поднявших вымпелы свободы,
Выносивших ярость черных вьюг,
Всех, прошедших каторжные годы
И сложивших голову свою.
Там, где ты готовил бомбу кинуть,
Разорвать холодный гнет оков,
Учатся в стенах электроминной
Сотни комсомольцев-моряков.
Смелых, закаленных и упорных,
Побеждающих напор волны,
115
Вставшая за мир полей и торнов
Боевая молодость страны.
Эту песню о боях, о совсем недавних днях
Прочитал я на обветренной скале,
Где добрался до меня отблеск лунного огня
И светил мне безотказно в синей мгле.
Это был рассказ о том, как отряды шли хребтом
Гор, покрытых льдом и снегом навсегда.
Слов, начертанных штыком, не найдешь, прочти
хоть том
Первоклассного военного труда.
Шли потоки по камням, пели, струями звеня,
О матросах, утвердивших красный флаг,
И в ущельях вдоль ручья слышен гром копыт коня
И пехоты наступавшей тяжкий шаг.
На хребте Варада шквал, облакам не дав привал,
В черноморский их опять погнал простор.
На груди отвесных скал эту песню я читал,
И храню ее, и помню с этих пор.
Его сволокли с парохода
И руки связали шкертом.
Горячее солнце восхода
Ударило в камень лучом.
Стоял он спокойно и прямо,
Как будто под сенью знамен,
И помнил: в горах Гвадаррамы
Идет на врага батальон.
И север он вспомнил дремучий,
116
Простор полноводной реки,
Нависшие серые тучи,
Тепло материнской руки.
Глухую норвежскую волость
И отблеск пожаров в снегах,
И трубка тогда раскололась
В сомкнувшихся твердо зубах.
В столбе налетающей пыли
Взлетели веревок клочки.
На уровне сердца застыли
Тяжелых винтовок зрачки.
Скатилось по склону утеса,
Туда, где гуляют валы,
Тяжелое тело матроса,
Подобно обломку скалы.
Клянусь под высоким созвездьем
В погасшем немеркнущем дне.
Мой кровный товарищ,
возмездье
Твое поручается
мне!
Силой всех мехов и планочек
Тишину, баян, сотри.
Выходил плясать Романычев -
Комендор с «Эль-три».
Прозвенела сталь подлодки
Тоненькую жалобу,
Краснофлотские подметки
Целовали палубу.
И глаза у всех открыты,
Потому что был в ударе
117
Этот очень прочно сшитый,
Шесть пудов тянувший парень.
И пошел мельчайшим шагом,
Осыпая дробь с носка,
И, подобно черным фалам,
Вились брюки моряка.
Но баян в руках умелых
Развернулся в ширину,
Кверху «яблочко» взлетело
И не падало в волну.
От ударов ног веселых
Четкий ритм гудел и рос.
Трепетала прядь тяжелых
Темно-бронзовых волос.
Вес его терял границы,
С тяготеньем кончил спор
Этот, ставший легче птицы,
Сероглазый комендор.
Только тесно в узком круге
(Ведь подлодка - не линкор),
Для уменья ног упругих
Надобен иной простор.
Вот когда бы с легкой лаской
Стихли волны, как во сне,