Стихотворения

Пустился в море с рыбаками.
Весь день на палубе лежал,
Молчал – и желтыми зубами
Мундштук прокуренный кусал.

Качало. Было все не мило:

И ветер, и небес простор,
Где мачта шаткая чертила
Петлистый, правильный узор.

Под вечер буря налетела.

О, как скучал под бурей он,
Когда гремело, и свистело,
И застилало небосклон!

Увы! он слушал не впервые,

Как у изломанных снастей
Молились рыбаки Марии,
Заступнице, Звезде Морей!

И не впервые, не впервые

Он людям говорил из тьмы:
«Мария тут иль не Мария —
Не бойтесь, не потонем мы».

Под утро, дымкою повитый,

По усмирившимся волнам
Поплыл баркас полуразбитый
К родным песчаным берегам.

Встречали женщины толпою

Отцов, мужей и сыновей.
Он миновал их стороною,
Угрюмой поступью своей

Шел в гору, подставляя спину

Струям холодного дождя,
И на счастливую картину
Не обернулся уходя.

4.

Изломала, одолевает
Нестерпимая скука с утра.
Чью-то лодку море качает,
И кричит на песке детвора.

Примостился в кофейне где-то

И глядит на двух толстяков,
Обсуждающих за газетой
Расписание поездов.

Раскаленными взрывами брызжа,

Солнце крутится колесом.
Он хрипит сквозь зубы: Уймись же! —
И стучит сухим кулаком.

Опрокинул столик железный.

Опрокинул пиво свое.
Бесполезное – бесполезно:
Продолжается бытие.

Он пристал к бездомной собаке

И за ней слонялся весь день,
А под вечер в приморском мраке
Затерялся и пес, как тень.

Вот тогда-то и подхватило,

Одурманило, понесло,
Затуманило, закрутило,
Перекинуло, подняло:

Из-под ног земля убегает,

Глазам не видать ни зги —
Через горы и реки шагают
Семиверстные сапоги.

1922–1923

Берлинское

Что ж? От озноба и простуды —
Горячий грог или коньяк.
Здесь музыка, и звон посуды,
И лиловатый полумрак.

А там, за толстым и огромным

Отполированным стеклом,
Как бы в аквариуме темном,
В аквариуме голубом —

Многоочитые трамваи

Плывут между подводных лип,
Как электрические стаи
Светящихся ленивых рыб.

И там, скользя в ночную гнилость,

На толще чуждого стекла
В вагонных окнах отразилась
Поверхность моего стола, —

И, проникая в жизнь чужую,

Вдруг с отвращеньем узнаю
Отрубленную, неживую,
Ночную голову мою.

1923

«С берлинской улицы…»