И зачем же тогда в этом городе мы,
Сочинители странных поэм?
А великое слово «зачем» — как пароль,
Произнесённый в долгих ночах.
И безумствую я, как влюблённый король,
По бессоннице и при свечах.
РЕЦЕНЗИЯ
Всё есть в стихах — и вкус, и слово,
И чувства верная основа,
И стиль, и смысл, и ход, и троп,
И мысль изложена не в лоб.
Всё есть в стихах — и то и это,
Но только нет судьбы поэта,
Судьбы, которой обречён,
За что поэтом наречён.
«Нам остаётся жить надеждой и любовью…»
Нам остаётся жить надеждой и любовью,
Не заносясь, не горячась,
И не прислушиваться к суесловью
Радеющих о нас.
Мы будем жить пустой надеждой,
рады
Глотку любви и доброты,
И слушать о себе издёвку злобной правды,
Которая ужасней клеветы.
«Я смерть свою забуду…»
Я смерть свою забуду
Всего лишь оттого,
Что состояться чуду
Не стоит ничего.
Вот что-то в этом роде:
Муаровый скворец,
Поющий на природе
Гармонию сердец.
О малое созданье!
Зато он превзошёл
Величье подражанья
И слабость новых школ.
Пускай поёт похоже
На каждого скворца,
Ведь все созданье божье
Похоже на творца.
ПЯРНУСКИЕ ЭЛЕГИИ
Когда-нибудь и мы расскажем,
Как мы живём иным пейзажем,
Где море озаряет нас,
Где пишет на песке, как гений,
Волна следы своих волнений
И вдруг стирает, осердясь.
Красота пустынной рощи
И ноябрьский слабый свет —
Ничего на свете проще
И мучительнее нет.
Так недвижны, углублённы
Среди этой немоты
Сосен грубые колонны,
Вязов нежные персты.
Но под ветром встрепенётся
Нетекучая вода…
Скоро время распадётся
На «сейчас» и «никогда».
Круг любви распался вдруг.
День какой-то полупьяный.
У рябины окаянной
Покраснели кисти рук.
Не маши мне, не маши,
Окаянная рябина,
Мне на свете всё едино,
Коль распался круг души.
И жалко всех и вся. И жалко
Закушенного полушалка,
Когда одна, вдоль дюн, бегом —
Душа — несчастная гречанка…
А перед ней взлетает чайка.
И больше никого кругом.
Здесь великие сны не снятся,
А в ночном сознанье теснятся
Лица полузабытых людей —
Прежних ненавистей и любвей.
Но томителен сон про обманы,
Он болит, как старые раны,
От него проснуться нельзя.
А проснёшься — ещё больнее,
Словно слышал зов Лорелеи
И навек распалась стезя.
Деревья прянули от моря,
Как я хочу бежать от горя —
Хочу бежать, но не могу,
Ведь корни держат на бегу.
Когда замрут на зиму
Растения в садах,
То невообразимо,
Что превратишься в прах.
Ведь можно жить при снеге,
При холоде зимы,
Как голые побеги,
Лишь замираем мы.
И очень долго снится —
Не годы, а века —
Морозная ресница
И юная щека.
Как эти дали хороши!
Залива снежная излука.
Какая холодность души
К тому, что не любовь и мука!
О как я мог так низко пасть,
Чтобы забыть о милосердье!..
Какое равнодушье к смерти
И утомительная страсть!
Любить не умею,
Любить не желаю.
Я глохну, немею
И зренье теряю.
И жизнью своею
Уже не играю.
Любить не умею —
И я умираю.
Пройти вдоль нашего квартала,
Где из тяжёлого металла
Излиты снежные кусты,
Как при рождественском гаданье.
Зачем печаль? Зачем страданье,
Когда так много красоты?
Но внешний мир — он так же хрупок,
Как мир души. И стоит лишь
Невольный совершить проступок:
Задел — и ветку оголишь.
В Пярну лёгкие снега.
Так свободно и счастливо!
Ни одна ещё нога
Не ступала вдоль залива.
Быстрый лыжник пробежит
Синей вспышкою мгновенной.
А у моря снег лежит
Свежим берегом вселенной.
Когда тайком колдует плоть,
Поэзия — служанка праха.
Не может стих перебороть
Тщеславья, зависти и страха.
Но чистой высоты ума
Достичь нам тоже невозможно.
И всё тревожит. Всё тревожно.
Дождь. Ветер. Запах моря. Тьма.
Утраченное мне дороже,
Чем обретённое. Оно
Так безмятежно, так погоже,
Но прожитому не равно.
Хотел мне дать забвенье, боже,
И дал мне чувство рубежа
Преодолённого. Но всё же
Томится и болит душа.
Вдруг март на берегу залива.
Стал постепенно таять снег.
И то, что было несчастливо,
Приобрело иной разбег.
О этот месяц непогожий!
О эти сумрачные дни!
Я в ожидании… О боже,
Спаси меня и сохрани…
Расположенье на листе
Печальной строчки стихотворной.
И слёзы на твоём лице,
Как на иконе чудотворной.
И не умею передать
То, что со мною происходит:
Вдруг горний свет в меня нисходит,
Вдруг покидает благодать.
Чёт или нечет?
Вьюга ночная.
Музыка лечит.
Шуберт. Восьмая.
Правда ль, нелепый
Маленький Шуберт —
Музыка — лекарь?
Музыка губит.
Снежная скатерть.
Мука без края.
Музыка насмерть.
Вьюга ночная.
«Что за радость! Звуки шторма…»
Что за радость! Звуки шторма
Возле самого окна.
Ночь безумна и просторна,
Непонятна и черна.
Море — тыща колоколен,
Ветер — пуще топора
И готов валить под корень
Вековые тополя.
Что за радость! Непогоды!
Жизнь на грани дня и тьмы,
Где-то около природы,
Где-то около судьбы.
«Тот же вялый балтийский рассвет…»
Тот же вялый балтийский рассвет.
Тяжело размыкание век.
Тяжело замерзание рек.
Наконец, наконец выпал снег.
Я по снегу уже доберусь
Из приморского края на Русь,
Где морозы звончей и синей.
И опять, может быть, научусь
Не бояться свободы своей.
СРЕДЬ ШУМНОГО БАЛА
Когда среди шумного бала