Стихотворения

ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям

   ЗАВИСТНИК я, завидую я рыцарям,
   Сражавшимся когда-то на турнирах,
   Завидую их латам и кольчугам
   И шлемам с их забралами зловещими.
   Завидую смертельно их плащам,
   Плюмажам их кудрявым, их коням
   Под длинными попонами с гербами.
   Крестовые походы-я уверен —
   Придуманы нарочно, мне на зависть.
   Как живописно воевали в ту эпоху!
   Как простодушно грабили и жгли!
   С каким искусством редкостным пытали!
   А казни были просто бесподобны!
   Когда б я знал, что буду обезглавлен,
   На эшафоте прочном и высоком
   Из розоватых, пахнущих смолью сосновых брёвен
   Буду обезглавлен
   Перед готическим порталом
   С очень юной,
   Чуть-чуть жеманной
   И хорошенькой мадонной
   Над самым входом,
   Буду обезглавлен
   Одним ударом на глазах у сотен
   Весёлых и нарядных горожан —
   Я был бы просто счастлив.
   И тогда,
   Когда палач
   Поднял бы гололву мою за волосы и показал толпе —
   Я подмигнул бы весело народу.
   И мой народ, любимый мой народ
   Похохотал бы от души
   И разошёлся.
   Завистник я.

АЛЕКСЕЕВ

ХУДОЖНИК О ПОЭТЕ

Жизнь не удалась."

Г.Алексеев

"Говорят, что родились мы поздно,

Я ж уверен — родились мы рано.

Что ж, поэтому будем навозом

Грядущей жизненной праны!"

В.Васильев

Была группа. Или группа не была, а было содружество. Но как всегда, среди художников затесался один поэт. Выставлялись на квартире у Саши Товбина, архитектора, автора черно-белых абстракций, выставлялся Боб Николащенко, тогда ташист, а позднее перешедший в раскрашенные рельефы-складни, примитивист /пастели/ Генрих Элинсон, поэт /импрессионистическими архитектурными пейзажами/ Геннадий Алексеев. Преследовались и изгонялись. Получали выволочки. Литейный был рядом, выставка была на Литейном. Оттуда и пошло. Почти 20 лет связаны люди между собой не по принципу близости, а по принципу далекости от официала. И нет у них ничего общего, кроме судьбы.

Пишет Генрих Элинсон:

"Нет, мне не нравились стихи Г.Алексеева, не нравятся ныне и маловероятно, что понравятся когда-нибудь. Что же касается микроскопических бутербродов, проткнутых зубочистками /на польско-европейский манер/, то я, как и мой любимый литературный герой, предпочитаю бараний бок с гречневой кашей. Стихи выдавались вместе с бутербродами и, разумеется, с водкой. Последовательность была такая: водка, бутерброды, стихи. Имея уже горький опыт слушания алексеевских нерифмованных завываний, я старался назюзюкаться так, чтобы между первым, вторым и третьим блюдом на этих ужинах возникала густая завеса алкогольных паров. Наряду с водкой, пили сухое вино. В те годы почему-то в интеллектуальных домах пили "Ркацители", напиток омерзительный и бессмысленный. Справедливости ради скажу, что хозяин к сухому вину не прикасался. Тут же замечу, кстати, что постепенно слава о некоем сухом напитке двигалась вглубь страны, по каковой причине, я полагаю, что сухой спирт, который у меня украли /спиздили/ в городишке Сольвычегодске, был употреблен /съеден/ туземцами в целях повышения своего алкогольного градуса."