Раскинул под собой перину,Как упоительную сень.Сейчас легонько отодвинуСвою дневную дребедень.Еще играет дождик мелкийПо запотелому стеклу.Автомобильной свиристелкойПрочмокали в пустую мглу.Пора и мне в мои скитанья.Дорога мутная легка —Сквозь каменные очертаньяВ лунеющие облака.1 марта 1923Saarow* * *Я родился в Москве. Я дымаНад польской кровлей не видал,И ладанки с землей родимойМне мой отец не завещал.России — пасынок, а Польше —Не знаю сам, кто Польше я.Но: восемь томиков, не больше, —И в них вся родина моя.Вам — под ярмо ль подставить выюИль жить в изгнании, в тоске.А я с собой свою РоссиюВ дорожном уношу мешке.Вам нужен прах отчизны грубый,А я где б ни был — шепчут мнеАрапские святые губыО небывалой стороне.25 апреля 1923Saarow
В кафе
Мясисто губы выдаютсяС его щетинистой щеки,И черной проволокой вьютсяВолос крутые завитки.Он — не простой знаток кофеен,Не сноб, не сутенер, — о, нет:Он славой некою овеян,Он провозвестник, он поэт.Лизнув отвиснувшие губыИ вынув лаковый блокнот,Рифмует: кубы, клубы, трубы,Дреднот, вперед, переворот.А сам сквозь дым английской трубкиГлядит, злорадно щуря взор,Как бойко вскидывает юбкиГолодных женщин голый хор.Ему противна до страданийАрийских глаз голубизна,Арийских башен и преданийГотическая вышина,Сердец крылатая тревога,Колоколов субботний звон…Их упоительного БогаЗаочно презирает он.И, возвратясь из ресторанаИ выбросив измятый счет,Он осторожно из карманаКакой-то сверток достает.28 февраля, 25 августа 1923Saarow
НЭП
Если б маленький домишко,Да вокруг него садишко,Да в погожий бы денекПопивать бы там чаек —Да с супругой АкулинойДа с дочуркой ОктябринойД'на крылечке бы стоять —Своих курочек считать,Да у каждой бы на лапкеЛоскуток из красной тряпки —Вот он, братцы, я б сказал, —«Нацьональный идеал»!<1923>* * *«Проходят дни, и каждый сердце ранит,И на душе — печали злая тень.Верь, близок день, когда меня не станет:Томительный, осенний, тусклый день».Ты мне прочел когда-то эти строки,Сказав: кончай, пиши романс такой,Чтоб были в нем и вздохи и намекиВо вкусе госпожи Ростопчиной.Я не сумел тогда заняться ими,Хоть и писал о гибнущей весне.Теперь они мне кажутся плохими,И вообще не до романсов мне.Я многие решил недоуменья,Из тех, что так нас мучили порой.И мир теперь мое ласкает зреньеНе , но честной наготой.<Конец 1923 — начало 1924>Мариенбад