Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны, 1921–1929

                   "Октябрьским" праздникам не все, не все им рады,
                   Не все любуются на красные парады.
                      В то время как одни
                      Восторженно встречают эти дни,
                      Другие предаются плачу,
                   Пытаясь разрешить мудреную задачу:
                   "Какие силы нас спасут? Какой герой?
                   Доколь советскую терпеть мы будем участь?
                   Когда же рухнет он, проклятый новый строй?
                   Чем объяснить его проклятую живучесть?
                   В чем зло? — шипят они. — Разгадка в чем?
                   Ну в чем?!"
                   Шипят, наморщивши прожухлые морщины.
                      А молодая жизнь играет, бьет ключом,
                      И "новый строй" — у новой годовщины!

                      Да, были времена!..

                   И поучительна седая старина.
                   "Душа" народная сегодня ли раскрыта?
                   От пра-пра-прадедов идет народный сказ,
                      В нем — поэтический показ
                   Простонародного мучительного быта.
                   Не княжьи грамоты, не летописный свод.
                   Что мог он записать, неграмотный народ?
                   С усмешкой горькою и прибауткой грустной
                   Он душу отводил в побаске, в сказке устной,
                   С искусством гения зашифровавши в ней
                   Мечты о красоте грядущих светлых дней.
                      Бывало, сколько раз бывало:
                   Великий государь, боярин или князь
                   Дремал, под пышное забравшись одеяло,
                   А дед-баюн, скосясь на дрыхнущее сало,
                   До полночи пред ним плел сказочную вязь.
                      Привыкнувши всю жизнь таиться и бояться,
                   Пред сильными ползя ползком, ложась ничком,
                   Мужик прикинуться умеет дурачком,
                   Когда над сильным он захочет посмеяться.
                      А в сказке был ему простор:
                   Он в сказке шельмовал царя и царский двор,
                   Бояре были все прямые остолопы,
                   С холопами — цари, а пред царем — холопы.
                   И всех — царя, бояр — дурачил кто? — сморчок,
                   Не фряжский принц, не князь Тверской или Смоленский,
                      А так — парнишка деревенский,
                   _Запечный богатырь, Ивашка-дурачок_!

                   Нет, сказка не была пустою балагурью.

                   И "дурь" мужицкая была особой дурью.
                   Ни змей-горынычей, ни окиянских бурь
                      Не трепетала эта дурь,
                   На трудный подвиг шла, на страшные мытарства,
                   Ныряла в глубину, взлетала в высоту,
                   Чтоб оттягать себе царевну-красоту
                      И за царевною — _полцарства_.
                   _Жар-птицей_ бредила, ослепши в темноте.
                   _Дворцы_ ей снилися — в бескрайной нищете,
                   Сгибаясь под господским гнетом,
                   Искала для борьбы _дубинку-самобой_
                   И, бездорожная, в лазури голубой
                      Летела птицей в край любой,
                   Обзаведясь _ковром_ — волшебным _самолетом_.
                   Голодною, сомлев от барского тягла,
                   На отдых в хижину свою она брела,
                   Голодною в тягло впрягалась спозаранку,
                   Но в сказочных своих мечтах изобрела
                      Усладу, _скатерть-самобранку_;
                   В обычай стало ей пить мертвую, когда
                   Дни мертвые ее из рук вон были худы,
                   Но песенку про то, что кончится беда,
                   Что где-то — поискать — _живая есть вода_,
                      Ей пели _гусли-самогуды_.
                   Порою клином ей сходилася земля,
                   Но оттого не став угрюмой нелюдимкой,
                   А сердце сказкою-утехой веселя,
                   Спасалася она под _шапкой-невидимкой_,
                   Срывалась с места, "шла вразброд"
                   И грела кистенем "лихой боярский род"
                      Под боевую перекличку:
                      "_Сарынь на кичку_!"

                   Не слышно клекота двуглавого орла,

                   Истлели когти, клюв, два сломанных крыла.
                   Русь черносошная доверилась Советам:
                   Они несут ей всё, чего она ждала,
                      Согласно сказочным заветам.
                      _Жар-птица_?! Вот она, гляди:
                      С гербом советским на груди
                      Горит несчетными огнями!
                   Жар-птицей овладеть — все ночи станут днями.
                   Русь темная была и — поросла быльем:
                   Все наши города, посады, деревушки,
                   До самой худенькой избушки и клетушки,
                   Не брезгуя ничем, ни хлевом, ни жильем,
                      Мы электричеством зальем!
                   Сверкай, советская деревня и столица!
                   Свет электрический — чем не твоя _жар-птица_?
                      Теперь любуйся: вот она перед тобой
                      Волшебная _дубинка-самобой_!
                   Враг знает, больно как дубинка эта бьется,
                      Что Красной Армией зовется!
                   Вот артиллерия, вот конные полки,
                   Вот комсомольский цвет — герои-моряки,
                   Вот неоглядные ряды стальной пехоты, —
                   Над ними, в облаках, смотри, вблизи, вдали,
                      Стальные реют журавли, —
                         То наши _чудо-самолеты_!
                   А вон по целине — на поприще ином —
                      Идет волшебник-агроном,
                   Целитель пахоты больной, ученый знахарь:
                   Он знает, за какой землей уход какой,
                   И знает он, что _клад_ мужицкий под рукой,
                   А рядом богатырь, железный _самопахарь_,
                   Прабабушке-сохе гудит заупокой.
                   Стихает здесь и там мужичья перебранка;
                   Трехполье тощее оставив позади,
                   Дивятся мужики, что их земля, гляди,
                      Взаправду _скатерть-самобранка_!
                   А вон в избушке Пров, Авдотья, Клим, Панкрат
                   Умильно слушают волшебный аппарат.
                   Деревне по сердцу советские причуды!
                   Москва по радио ей голос подает,
                   Про все, что деется на свете, знать дает:
                   То наши _гусли-самогуды_!
                   Ивашка-дурачок, парнишка боевой,
                   Полцарства добывал, рискуя головой.
                   Ан вечно — на престол лишь заносил он ногу —
                      Какой-то заяц роковой
                      Перебегал ему дорогу!
                   Но был он выручен другим богатырем:
                   Рабочий, бившийся без устали с царем,
                   В час горький подоспел Ивашке на подмогу:
                   "Эй, паря-простота! Чудак же ты, ей-богу!
                   _Полцарства ты хотел? Все царство заберем_!"
                   "Все царство? — отвечал Ивашка. — Тож не худо!"
                   Вот было чудо!
                                 Это чудо
                      Зовется "_Красным Октябрем_"!
                   Так пролетарская решила все замашка:
                      "Дворцами бредил ты, Ивашка?
                   На, получай дворец, где нежились цари!"
                   И вот в Ливадии всем мужикам — смотри! —
                   Рабочий преподнес, а не святой Егорий,
                   Дворец — крестьянский санаторий!
                   "Души" мужицкой — в том господская беда —
                      Не разгадали господа.
                   А сколько делали они лихих попыток,
                   Чтоб от нее иметь свой даровой прибыток!
                   За непокорное земное житие
                   Грозили ей в церквах загробной божьей местью
                   И насмерть отравить пыталися ее
                      Патриотическою лестью.
                   Порфироносные российские цари
                   Не раз пытались ей, жующей сухари,
                   Внушить великие славянские начала:
                      "Христолюбивая! Вперед!
                      За Русь святую!" Но молчала
                   Христолюбивая, воды набравши в рот.
                   А те, чьи черепа пустые малоёмки,
                   Твердили, что "_душа народная — потёмки_"
                   И русский-де народ — "_загадочный народ_"!
                      Загадка для господ была неразрешима —
                   Разгадка не совсем по вкусу им была.
                   И старина для них казалась нерушима.
                   Ан вот — вся старина разрушена дотла,
                   _Свершились наяву чудесные явленья,
                   И над седым Кремлем — залог осуществлёнья
                   Уже не сказочных, а ставших явью благ —
                   Горит-полощется советский красный флаг_!