Стихотворения. Четыре десятилетия

Тает, тает, в лучах выгорая,
За предел отступая земной
То, что бабочка может ночная
Рассказать по секрету дневной,
Захоти она вдруг, засыпая,
Выдать радужной нас, золотой.

Но бесхитростен день благосклонный

И разумен, как честный чертеж.
Кто ж поверит ей, серенькой, сонной:
Слишком правда похожа на ложь!
Блещут стекла, сверкают флаконы
И занятья осмысленны сплошь.

Среди ярких таких декораций

Заподозрить ни в чем нас нельзя.
Что вы! Мало ли как улыбаться
Можно, в комнату чайник внося…
И сама бы могла догадаться –
Недогадлива! В золоте вся.

Мы останавливали с тобой…

Я список кораблей прочел до середины…

О. Мандельштам

Мы останавливали с тобой
Каретоподобный кэб
И мчались по Лондону, хвост трубой,
Здравствуй, здравствуй, чужой вертеп!

И сорили такими словами, как

Оксфорд-стрит и Трафальгар-сквер,
Нашей юности, канувшей в снег и мрак,
Подавая плохой пример.

Твой английский слаб, мой французский плох.

За кого принимал шофер
Нас? Как если бы вырицкий чертополох
На домашний ступил ковер.

Или розовый сиверский иван-чай

Вброд лесной перешел ручей.
Но сверх счетчика фунт я давал на чай –
И шофер говорил: «О’кей!»

Потому, что, наверное, сорок лет

Нам внушали средь наших бед,
Что бессмертья нет, утешенья нет,
А уж Англии, точно, нет.

Но сверкнули мне волны чужих морей,

И другой разговор пошел…
Не за то ли, что список я кораблей,
Мальчик, вслух до конца прочел?

Лучше всего оно знаешь, когда, когда…

Лучше всего оно знаешь, когда, когда?
Знаешь, когда оно лучше всего, всего?
В послеобеденный час, когда спит орда
Отпускников, — и нет на море никого!

В самый горячий, расплавленный, сонный час,

Самый пустынный и знойный, глаза слепя.
Было бы лучше еще, если б также нас
Не было, плещется лишь для себя, для себя.

Только себя оно принадлежит светло

Глядя на спящий, себя позабывший мир,
Столь абсолютное, словно добро и зло,
Столь драгоценное, словно брильянт, сапфир.

Словно идея платонова наяву,

Овеществленная силой его ума…
Спросят, что делаю? Точный ответ: живу.
Яркие вспышки и пенная бахрома.

И обнаружив среди золотистых сот

Голову прочно увязшего в них пловца,
Видишь: есть кто-то всегда, кто полней живет
И углубленней, решительно, до конца.

Нечто вроде прустовского романа…