Стихотворения и поэмы

Прошло два года. Наш Трясило
был избран Сечью в вожаки.
О, сколько крови нацедили
Днепру пистоли и клинки.
 ……………………………
На Сечи шум, на Сечи песни,
смеются, рады шинкари,
над ними солнце в поднебесье
смеется, золотом горит.

Его немытый лик червонный

глядится в зеркало реки.
А церковь кличет древним звоном,
идут, идут сечевики…

Ужель мне Сечь так ясно снится?

В багряном пламени зари
горят обветренные лица,
наряд пистолями горит…

Тут и поляки и татары,

и молодежь и старики,
Тут женщин нет. А на базаре
уже открыты кабаки.

Кабак и церковь… Вот так воля.

Да разве справедливо так —
одной босой, немытой голи
платиться жизнью за пятак?!

Другие ж сыты и пузаты,

живут всегда с тугой мошной…
Какая воля тут, когда ты
придавлен вечно старшиной.

Слышь, голытьба шумит на сходе —

не будет спуску никому,
она звенит, как на работе
рои сегодняшних коммун…

Вот-вот затопят атамана,

вперед-назад, прибой-отбой…
«Рядится в пышные жупаны
и думает, он царь и бог!»

«На турка нас он посылает,

а на Украйну не пора?»
— «Ведь там в неволе мать страдает,
ведь там в неволе стонет брат!..»

Но атаман кричит: «Рядами

постройтесь живо, казаки!»
И вот пришли попы с крестами,
и стали в строй сечевики.

«Кто на Украйну — стань налево,

на турка — вправо перейди!»
И слышно, как, объята гневом,
вся Сечь волнуется, гудит.

Листком спадающим багрятся

то ус, то трубка, то жупан…
Вскричал один: «Не верьте, братцы,
нас вводит старшина в обман!

За мной пошли! Вперед за волю!

Гей, сотник, не теряй штанов!..»
Его ударил из пистоля
в лицо пузатый куренной…

Упал казак… Беднее стала

голь сердцем смелым, молодым.
На трупе — листьев покрывало,
над трупом — от кадила дым.

«Должны мы туркам и татарам

отпор за все налеты дать!
Ну, а тогда и пан от кары
не убежит!» — «Всё — ерунда!

И всё — брехня!» И голь немыта

сверкает саблями, шумит.
А куренной со ртом открытым
расставил ноги и молчит.

«Кто это?» Из толпы выходит

казак — детина средних лет,
он по рядам глазами бродит,
гудит казацкий их комбед…

«Товарищи!» — А сам как небо…

Слова — не молния, а нож:
«Сначала есть одна потреба —
своих порезать нам панов!

Вот здесь они — стоят с крестами,

а рядом — та же старшина!
Кто на Украйну?!» В шуме, в гаме
чубы взлетают, как волна.

А солнце клонится устало

и на жупаны цедит кровь…
«Пан атаман, дозволь нахала
нам батогами запороть!»

«Связать его!» — и кляп вбивают

в рот казаку… О, гнев, о, срам!
И голь всё это одобряет
слепой покорности богам?

Зачем не в силах им сказать я

и ложь проклятую разбить?..
А поп с крыльца: «Должны мы, братья,
всем сердцем бога возлюбить!»

Всё — зря: и голытьба стихает,

и верх опять — у старшины.
А в сейме руки потирают
и кубками звенят паны.

Сквозь даль столетий сердце чует,

и дума знает: так всё шло.
«Пускай пся крев за нас воюет,
а мы… угомоним село…»

Слова поповы — как сопелка.

А куренной тут не дремал:
«На турка кто, тому — горелка,
пей хоть залейся! Я сказал».

На сабли солнце блеск наводит.

«Гей, на челны! Пора, пора!»
И голь чубатая уходит,
наивна, словно детвора.

Винище смуту погасило…

Развеялся кадильный дым…
И кровь засохла… А Трясило
не верит всё глазам своим.

Он труп ощупал… «Так, Иван мой,

клянусь над прахом я твоим,
когда я стану атаманом,
развею этот клятый дым…»

Он другу руку сжал, суровый

в сознанье горьком: «Не пора…
Своей прольем немало крови
на глине своего двора…

Еще прольем. Село я знаю.

Но день восстанья — впереди».
А Сечь знаменами пылает,
а Сечь горелкою гудит…
………………………………
Что за наплыв казацких бурок?
Спешат, спешат, как на пожар…
Один отряд идет на турок,
другой… другой — тот на татар.