Стихотворения и поэмы

Свободный синтаксис воспоминаний,
наплывы через точку с запятой… —
Вам кажется, их нету безобманней,
и невдомек, что с кукишем в кармане
к эпохе становились на постой.

Гордитесь героической тщетой

своих испаний и своих германий,
и — скрученные даже в рог бараний —
опьянены восторженностью ранней,
упрямы восклицательностью той,
быть совестно свидетелем которых…

И все-таки — подольше бы у вас

в пороховницах не кончался порох:
куда страшнее правда без прикрас!

369. Наука побеждать

Молчанье — трудная наука.
Мы побеждаем, зубы сжав.
Победа наша однорука
и ореол над нею ржав.

Он из консервной сделан банки.

Опять элодей какой-нибудь —
и снова слева-справа танки,
и вдруг медаль осколком в грудь.

Мы крестоносцы, не крестьяне, —

свой крест выносим на рубеж.
Земля нарезана ломтями,
бери любой из них и ешь!

Ан нет, долбим гранит молчанья,

дробим в зубах окопный жмых.
Гнездо свивает одичанье
в воронках раковин ушных.

Стоят победы в гордых позах,

их до небес превознесли.
Лежит земля в стальных занозах,
и нет победы для земли.

370. Памяти самих себя

Живем себе, кропаем и корпим.
Треск духовых оркестров нестерпим.
Ни полстроки в угоду не изменим;
мы будем воду пить за неименьем
вина, есть голый хлеб, вдыхать густой,
благословенный смрад воспоминаний. —
Всегда кому-то столбик со звездой,
а десятеро — камня безымянней.

Зарытые, да есть ли нам число!

И нас в порыве доблести несло
топтать поля истории — мы тоже,
наверное, могли!.. Но подытожа
нули успехов и нули потерь, —
мы, видит Бог, себя не омрачали
нехваткой славы: присно и теперь
у нас совсем другой варьянт печали.

Свидетельствовать — тоже ремесло!

Чтоб бывшее — быльем не поросло,
не обросло легендой или сплетней,
скрипи наш горб! На улице соседней —
то в память, то по случаю, то в честь —
при всем народе выцветают флаги.
И все-таки по пальцам перечесть
нас, лишних в триумфальной колымаге!

Зато хоть удается честно спать.

А примерещит ежели опять
казенный дом и позднюю дорогу, —
из-под простынь выпрастываем ногу
и тешим лицемерным холодком…
Ах! Жить бы всем на берегу высоком,
не лязгать ни затвором, ни замком
и неба не выламывать из окон!

371. Мандельштам

Сверкающая русская латынь,
пророческой растравленная спесью.
Круглеет звук и, заросли раздвинь,
крупнеет соль, прикидываясь песнью.

В убыток ли таврический загар

обменян на уральские сугробы,
троянский пир и петербургский пар —
на проголодь воронежской Европы?

Давай мечи свой бисер, соловей!

Выщелкивай, щегол, свои орешки!
И, глотку запрокидывая, смей
не обращать вниманья на издержки.

372. Смерть Ходасевича