Стихотворения и поэмы

Наряду с тяготением к символике звуков, идущей от Хлебникова и отчасти от Бальмонта, Каменский чаще всего пользуется их эмоциональным нагнетанием. В поэмах, прежде всего в «Степане Разине», он обращается к изобразительной силе звука, к своего рода звуковой полифонии, которая придает особую выразительность его стихам.

Футуристическая поэзия Каменского являет любопытную картину борьбы и сочетания живой непосредственности и вычурной искусственности, непринужденной естественности и головоломного эксперимента, словесной ясности и «зауми». В футуристических сборниках Каменский публиковал нарочито экспериментальные произведения, подчеркивая свое «новаторство» отсутствием пунктуации, нагромождением неологизмов, фонетическими и графическими ухищрениями. Правда, на деле эти ухищрения напоминали игру в буквы:

Излучистая
Лучистая
Чистая
Истая
Стая
Тая
Ая
Я

Таково стихотворение «Я», помещенное в «Рыкающем Парнасе» и претендовавшее на самое «левое» новаторство (его текст Каменский затем включил в стихотворение «Соловей»).

Однако Каменский писал и другие стихи – пленяющие искренней простотой и ясностью содержания. Таково, например, стихотворение его «Вода вечерняя»:

С крутого берега смотрю
Вечернюю зарю,
И сердцу весело внимать
Лучей прощальных ласку,
И хочется скорей поймать
Ночей весенних сказку.
Тиха вода, и стройно лес
Затих завороженный,
И берег отраженный
Уносит в мир чудес.
И ветер, заплетающий
Узоры кружев верб,
На синеве сияющей
Золоторогий серп.

Возникнув в пору, когда символизм призывал поэзию к туманной неопределенности, к мистическим прозрениям мира сверхчувственного, футуризм внес живую струю в художественное развитие, явился при всех своих «завихрениях» откликом на жизнь. Это в свое время было отмечено Горьким.

Опрокидывая общепринятые границы между искусством и действительностью, футуристы принципиально отстаивали право поэта откликаться на любые явления жизни, брать на вооружение любой словесный материал, прибегать к любым художественным приемам. С этим же было связано их обращение к вульгарной, низменной прозе быта, их эпатирующая грубость, полемически заостренная против эстетства символизма с его культом иррационального и прекрасного. Широко раздвигая границы поэзии, разрабатывая еще нетронутые пласты словесной руды, футуристы тем самым посильно участвовали в общем процессе демократизации русской культуры.

Однако сама действительность, к которой они так настойчиво стремились приблизить свое искусство, воспринималась ими как сплошное воплощение стихии. Они не усматривали в ней никакой внутренней логики развития, отказывали ей в каких бы то ни было закономерностях и считали ее вообще рационально непостижимой. Такой угол зрения в литературной практике вел к отказу от анализа бытия, к идейному разоружению, то есть в конечном счете – к изгнанию из искусства большого социального содержания и обращению к чисто формалистическому экспериментаторству.

Стало быть, противопоставив себя символизму, футуризм, в сущности, сам оказался искусством неполноценным, ущербным, также отмеченным печатью декадентства и деградации.

Следует, впрочем, отметить, что футуризм не был однородным явлением и что к нему тяготели поэты разных творческих устремлений. Одно дело Маяковский с его беспощадным пафосом отрицания «старья», буржуазной морали и поисками великой социальной правды, другое – А. Крученых, «бука русской литературы», изобретатель заумного языка и головоломных опусов.

Зримые следы формализма легко обнаружить и в творчестве Каменского. Иногда он проявлял неустойчивость позиции, поддавался, например, как уже упоминалось, влиянию Игоря Северянина, используя его «модный» словарь, разделяя его пристрастие к парфюмерной красивости и неологизмам (вроде: «солнцецветение», «фиолятся», «бесшабашиться» и т. п.). Но не эти воздействия и не формалистические эксперименты все же определяют лицо Каменского.

Своеобразие поэта особенно заметно выступает при сопоставлении его произведений с творениями Маяковского. Каменский очень ценил поэтическую работу своего друга и не раз испытывал На себе его плодотворное влияние. Показателен отзыв о Маяковском в записях Каменского 1915–1916 годов: «Когда поэт Маяковский творит, то кажется, что каждое сказанное им слово вылито из чугуна или выбито из гранита. Размах его поэзии огромен, как мировое событие. Процесс его творчества мне ярко напоминает прорытие Панамского канала, где два океана – Тихий и Атлантический, – пройдя материк, подали друг другу океанские руки. Так футуристическая поэзия Маяковского слилась с примитивизмом искусства каменного века, прорезав материк реализма».[31]

Характерно, однако, что Каменский посвящает Маяковскому стихотворение «Крестьянская», в котором восхваляется стихийная мужицкая сила: