Господин Цукерман погрузился в семейную жизнь,Получивши за Двойрой приданого тысяч на двадцать.Двойра ходит за мужем, как тень, как раба, И, кажись,Все сложилось прекрасно. Чего бы ему волноваться?Старый Немзер был прав: ну не клад ли такая жена?Как искусно она вышивает мережкой и гладью!Как прекрасно готовит еврейскую рыбу она!Как она, наконец, восхитительно жарит оладьи!Тут бы жить, наслаждаясь. Вкушать бы семейный уютВ этот сладкий, медовый, блаженством наполненный месяц…Цукерман недоволен. Дела ему спать не дают,Жить спокойно мешают. И не пустяки его бесят:От Варшавы до Витебска катится стачек волна,Восемь сотен кожевников забастовало в Сморгони,В Минске создан стачком. Согласитесь, его ли винаВ том, что все эти дрязги улыбку с лица его гонят?Цукерман похудел. Он блуждает, убитый тоской.Он готов разрыдаться, да перед женою неловко.Это шутка сказать: подмастерья в его мастерскойДо сих пор не сдались! До сих пор у него забастовка!Он менял свою тактику: он убеждал их, как друг,Он грозил, как хозяин. Успехи по-прежнему жидки.Сколько чудных заказов уже проплыло мимо рук!Кто, скажите, теперь возместит ему эти убытки?И однажды в туманный денек господин Цукерман,Целый месяц не брившийся, вывалян в пухе и перьях,Как оплеванный, начал смиренно ходить по домамИ мириться с последним из своих подмастерьев:«Добрый день, Соломон! Мы не виделись прямо века!Я пришел к вам по-дружески для одного разговора:Выходите работать! Довольно валять дурака!Позабудем вражду. Это ж чисто семейная ссора».Подмастерье подумал и стал папиросы вертеть,Посоливши махоркой обрывок из «Русского слова».«Нам, хозяин, работать у вас запретил комитет.Мы потребуем с вас выполнения наших условий».«Комитет — это чушь! Важен не комитет, а карман.Мы и сами помиримся. Дайте мне чашечку чаю!Кто вам кушать дает: комитет или я — Цукерман?Вы хотите прибавки? Достаточно! Я прибавляю!»