Стихотворения и поэмы

Это обстоятельство прежде всего объясняется тем, что эпизоды жизни крестьян у Некрасова всегда выражают собой основной социальный конфликт крепостной деревни — между помещиками и их приспешниками и угнетаемыми крестьянами. В «Бродяге», несмотря на некоторые многозначительные сцены и детали, такой конфликт не определен. Помещики здесь вообще отсутствуют, если не считать нескольких упоминаний в главе «Новый побег». Аксаков полон неприязни к искусственно поставленной поверх крестьянского «мира» сельской бюрократии, к чиновничеству (глава «Бурмистр»). Бурмистр запрещает Алексею жениться на любимой девушке, он вступает в темные сделки с волостным начальством. Но от этих и подобных им частных обличений очень далеко до того, чтобы открыть самую суть социального антагонизма в деревне, что было с такой силой сделано Некрасовым. «Самый принцип борьбы и социального антагонизма определяет собой в поэзии Некрасова все его оценки», — отмечал В. В. Гиппиус. «Крепостническое поместье Некрасов показывал с точки зрения ненавидящего бар мужика»,— так определял основную особенность некрасовского раскрытия крестьянской темы А. Я. Максимович.

Оттого поэзия Некрасова глубоко драматична. Он — «поэт обнаженных противоречий». Любое стихотворение 40—50-х годов о крестьянах трагично уже по самой сюжетной ситуации («В дороге», «Огородник», «Тройка», «В деревне» и др.). Если в «Бродяге» картины природы вносят ноту просветляющей гармонии, то здесь они, напротив, нагнетают ощущения тоски и горя. У Некрасова этих лет нет ни одного умиротворенного, светлого пейзажа (ср. «Перед дождем». «Псовая охота», «Несжатая полоса» и др.). После некрасовского разговора «двух старушонок» кажутся наивными нелживо описанные горести аксаковской Параши. Конечно, дело здесь и в степени таланта. Но не только в ней.

Иван Аксаков понимает несправедливость крепостного права. «Крестьянин, обрабатывающий землю, крестьянин, для которого она единственная мать и кормилица, более меня имеет на нее прав». Это для него бесспорно. Но последовательности и ясности социальной позиции у Аксакова нет. Конкретно-историческая социальная проблема нередко расплывалась под пером поэта Аксакова в извечную моральную проблему «людского неравенства». Точные жизненные наблюдения вели к слишком общим и абстрактным выводам.

Правда, вера в нравственную природу жизненных конфликтов и в возможность найти такие же пути, чтобы их избежать, проявляется у Аксакова не в нарочитой морализации, не в примитивном разделении всех событий и лиц только на «добрых» и «злых». Для этого Аксаков слишком умен, хорошо представляет себе истинные размеры существующего зла и слишком привержен известным ему фактам действительности. Но если внимательно разобраться в том, как понимает он конечные причины хорошего и дурного в жизни, которую показывает, то, как очевидно, всегда читатель подводится к толкованиям морального порядка, к моральному суду.

В «Отрывках из последующих глав», датированных 1850 годом, Аксаков рисует мрачные картины города:

Теснится там, весь век нуждаясь свой,
Ремесленник с огромною семьей,
И рядом с ним, с семьей его заводят
Разврат и лень бесстыдный свой приют,
Где нищие артелями живут
И женщины растрепанные бродят...

Но, с гневом и болью говоря об отвратительных сторонах жизни, Аксаков постоянно ищет их причины в области личной нравственности. Вот как рассказывает он о кабацком завсегдатае:

Туда ж приходил посетитель обычный,
В лохмотьях, в лаптях, мещанин горемычный,
Был прежде с достатком, зажиточен был!
Кабак близ него приютился соседом,
И, чарка за чаркой, втянулся он следом
И вольную волю навек погубил!

Зловещая власть кабака не представляется закономерным и неизбежным следствием существующего социального уклада. Здесь сам кабак оказывается одним из источников, первораспространителей нравственного зла. Налицо разительное расхождение с некрасовскими стихами тех же лет «Вино», «Пьяница». Оно так же очевидно, если сравнить героиню стихотворения Некрасова «Еду ли ночью...» с аксаковской Груней:

Туда приходила порою девица,
Была черноброва, была белолица!
Красавицей Груня в деревне росла!..
Сгубил ее парень, и девку с укором
Прогнали родные — позор за позором,—
И жизнь удалая красу унесла!

Падение женщины здесь не выступает как трагический результат народной нищеты; в аксаковском описании есть определенная единичность, заставляющая винить в исходе событий «парня», «родных», наконец, самую Груню.