Стихотворения и поэмы

И падает в огонь на милый прах // И погибает в дымных облаках. Литовцы в случаях тяжелых болезней или больших несчастий имели обыкновение сжигать себя заживо в своих домах. Первый их король и верховный жрец Вайдевутас и его преемник кончили жизнь добровольной смертью на костре. Такое самоубийство в их представлении было чрезвычайно почетным.

ДЗЯДЫ

ОТРЫВОК ЧАСТИ III

ДОРОГА В РОССИЮ

По диким пространствам, по снежной равнине

Летит мой возок, точно ветер в пустыне.

И взор мой вперился в метельный туман,

Так сокол, в пустынную даль залетевший,

Застигнутый бурей, к земле не поспевший,

Глядит, как бушует под ним океан,

Не знает, где крылья на отдых он сложит,

И чует, что смерть отвратить он не может.

Ни города нет на пути, ни села.

От стужи природа сама умерла.

И зов твой в пустыне звучит без ответа,

Как будто вчера лишь возникла планета.

Но мамонт, из этой земли извлечен,

Скиталец, погибший в потопе великом,

Порой, непонятные новым языкам,

Приносит нам были минувших времен

Тех дней, когда был этот край обитаем

И с Индией он торговал и с Китаем.

Но краденый томик из дальних сторон,

Быть может, добытый на Западе силой,

Расскажет, что много могучих племен

Сменилось на этой равнине унылой.

Всё – в прошлом. Стремнины потопа ушли,

Их русла теперь не найдешь на равнине.

Грозою народы по ней протекли

И где же следы их владычества ныне?

Лишь в Альпах утесов холодный гранит

Минувших веков отпечатки хранит,

Лишь в Риме развалин замшелая груда

Расскажет о варварах, шедших одсюда.

Чужая, глухая, нагая страна

Бела, как пустая страница, она.

И божий ли перст начертает на ней

Рассказ о деяниях добрых людей,

Поведает правду о вере священной,

О жертвах для общего блага, о том,

Что свет и любовь управляют вселенной?

Иль бога завистник и враг дерзновенный

На этой странице напишет клинком,

Что люди умнеют в цепях да в остроге,

Что плети ведут их по верной дороге?

Беснуется вихрь, и свистит в вышине,

И воет поземкой, безлюдье тревожа.

И не на чем взор задержать в белизне.

Вот снежное море подъемлется с ложа,

Взметнулось – и рушится вновь тяжело,

Огромно, безжизненно, пусто, бело.

Вот, с полюса вырвавшись вдруг, по равнине

Стремит ураган свой безудержный бег

И, злобный, бушует уже на Эвксине,

Столбами крутя развороченный снег,

И путников губит, – так ветер песчаный

Заносит в пустынных степях караваны.

И снова равнина пуста и мертва,

И только местами снега почернели.

То в белой пучине видны острова

Из снега торчащие сосны да ели.

А вот – что-то странное: кучи стволов,

Свезли их сюда, топором обтесали,

Сложили, как стены, приладили кров,

И стали в них жить, и домами назвали.

Домов этих тысячи в поле пустом,

И все – как по мерке. А ветер свистящий

Над трубами дым завивает винтом,

Подобно султану на каске блестящей.

Рядами иль кругом – то реже, то чаще

Стоят эти срубы, и в каждом живут,

И все это городом важно зовут.

Но вот наконец повстречались мне люди,

Их шеи крепки, и могучи их груди.

Как зверь, как природа полночных краев,

Тут каждый и свеж, и силен, и здоров.

И только их лица подобны доныне

Земле их – пустынной и дикой равнине.

И пламя до глаз их еще не дошло

Из темных-сердец, из подземных вулканов,

Чтоб, вольности факелом ярким воспрянув,

Той дивной печатью отметить чело,

Которой отмечены люди Восхода

И люди Заката, вкусившие яд

Падений и взлетов, надежд и утрат,

Чьи лица – как летопись жизни народа.

Здесь очи людей – точно их города,,

Огромны и чисты. И, чуждый смятенью,

Их взор не покроется влажною тенью,

В нем грусть состраданья мелькнет без следа.

Глядишь на них издали – ярки и чудны,

А в глубь их заглянешь – пусты и безлюдны.

И тело людей этих – грубый кокон,

Хранит несозревшую бабочку он,

Чьи крылья еще не покрылись узором,

Не могут взлететь над цветущим простором.

Когда же свободы заря заблестит,

Дневная ли бабочка к солнцу взлетит,

В бескрайную даль свой полет устремляя,

Иль мрака создание – совка ночная?

Дороги по голым полям пролегли.

Но кто протоптал их? Возов вереницы?

Купцы ль, караваны ли этой земли?

Царь – пальцем по карте – провел их в столице.

И в Польше, куда бы тот перст ни попал,

Встречался ли замок, иль дом, или хата

Их лом разбивал, их сносила лопата,

И царь по развалинам путь пролагал.

В полях не увидишь дорог под снегами,

Но тотчас приметишь их в чаще лесной.

На север уводят они по прямой,

Светлы в полутьме, как река меж скалами.

Кто ездит по ним? Вот выходят полки,

То конница скачет, за нею пехота

Змеей растянулась, за ротою рота,

А там артиллерия – пушки, возки.

И все они посланы царским указом

Тех гонят с восточных окраин сюда,

Те с Запада вышли, на битву с Кавказом,

Не знают, зачем, почему и куда,

Не спросят о том. Ты увидишь монгола

Скуласт, косоглаз, отбивает он шаг,

А далее бледный, больной, невеселый,

Плетется литовский крестьянин-бедняк.

Там ружья английские блещут, там луки,

И дышит калмык на озябшие руки.

Кто их офицеры? Немецкий барон.

В карете ездой наслаждается он,

Чувствительно Шиллера песнь напевает.

И плеткою встречных солдат наставляет.

Француз либеральную песню свистит

Бродячий философ, чиновный бандит

С начальником занят беседой невинной:

Где можно достать по дешевке фураж?

Пускай перемрет солдатни половина