Стихотворения и поэмы

Деньгам не ущерб. Если маху не дашь,

Рассудят, что это – казны сбереженье,

Царь орден пришлет и в чинах повышенье.

Но мчится кибитка – и все перед ней

Шарахнулось в сторону: пушки, лафеты,

Пехота и полк кирасир-усачей,

Начальство свои повернуло кареты.

Кибитка несется. Жандарм кулаком

Дубасит возницу. Возница кнутом

Стегает наотмашь солдат, свирепея.

Беги или кони сшибут ротозея!

Кто едет в кибитке? Не смеют спросить.

Жандармы сидят в ней, и путь их – в столицу.

То царь приказал им кого-то схватить.

"Наверное, взят кто-нибудь за границей?

Кто б мог это быть? – говорит генерал.

Французский король то, саксонский иль прусский?

Кого самодержец не милует русский,

Кого он в тюрьму заточить приказал?

А может быть, в жертву и свой предназначен?

Быть может, Ермолов жандармами схвачен?

Кто знает! Бесстрашен и горд его взгляд.

Хоть он на соломе сидит, как в темнице.

Из крупных, как видно! За ним вереницей

Возки, точна свита в них едет, летят.

Но кто ж эти люди? Как держатся смело!

Сверкают их очи, отвагой горя.

Вельможи ль они? Камергеры царя?

Нет, мальчики, дети! Так в чем же тут дело?

Иль принцы они и король, их отец,

Дерзнул покуситься на русский венец?"

Так, строя догадки, начальство дивилось;

Кибитка меж тем в Петербург уносилась.

ПРИГОРОДЫ СТОЛИЦЫ

И вот уже слышно столицы дыханье.

Дорога отлична – ровна, широка.

Дворцы по бокам. Точно сена стога,

В соломе, под снегом, стоят изваянья.

Большая часовня с крестом золотым,

Античного стиля портал, и за ним

Дворец итальянский под кровлею плоской,

А рядом японский, китайский киоски.

Екатерины классический век

Воздвиг и руины в классическом стиле.

На южных развалинах – северный снег.

Решеткой дома, как зверей, оградили,

Дома всех размеров и стилей любых,

Строения всякого вида и рода.

Но где же свое, самобытное, в них,

Где нации гений, где сердце народа?

А зданья чудесны! Искусной рукой

Взнесен на болоте их каменный строй.

Для цезарей цирк воздвигали когда-то,

И золото в Риме струилось рекой,

А в этих снегах, чтоб дворцы и палаты

Воздвиглись на радость холопам царя,

Лились наших слез, нашей крови моря.

И сколько измыслить пришлось преступлений,

Чтоб камня набрать для огромных строений,

И сколько невинных убить иль сослать,

И сколько подвластных земель обобрать!

Слезами Украины они оплатили

И кровью литовской и польской земли

Все то, что сюда из Парижа ввезли,

Чем в Лондоне их магазины прельстили.

И моют в их замках шампанским паркет,

И модный его залоснил менуэт.

Но зданья пусты. Двор в столице зимой.

И мухи придворные радостным роем

Во след ему ринулись, к царским помоям.

В домах только ветер танцует шальной:

В столице вельможи, и царь их в столице.

В столицу стремит и кибитка свой бег.

Бьет полдень. Морозно, и падает снег.

А солнце уж к западу стало клониться.

Безжизненно светел и чист небосклон,

Ни тучки, ни облачка в бездне пустынной.

Все бледно и тускло, ни краски единой,

Так взор замерзающих жизни лишен.

Но вот уже город. И в высь небосклона

Над ним воздымается город другой,

Подобье висячих садов Вавилона,

Порталов и башен сверкающий строй: ..

То дым из бесчисленных труб. Он летит,

Он пляшет и вьется, пронизанный светом,

Подобен каррарскому мрамору цветом,

Узором из темных рубинов покрыт.

Верхушки столбов изгибаются в своды,

Рисуются кровли, зубцы, переходы,

Как в городе том, что, из марева свит,

Громадою призрачной к небу воспрянув,

В лазурь Средиземного моря глядит

Иль зыблется в зное ливийских туманов

И взор пилигримов усталых влечет,

Всегда недвижим и всегда убегает…

Но цепь загремела. Жандарм у ворот.

Трясет, обыскал, допросил – пропускает.

ПЕТЕРБУРГ

С рожденья Рима, с древних дней Эллады

Народ селился близ жилья богов

В лесах священных, у ручья наяды

Иль на горах, чтоб отражать врагов.

Так Рим, Афины, Спарта возникала.

Века промчались, готика пришла,

И замок стал защитою села,

Лачуги жались к башням феодала

Иль по теченью судоходных рек

Медлительно росли за веком век.

Бог, ремесло иль некий покровитель,

Вот кто был древних городов зиждитель.

А кто столицу русскую воздвиг,

И славянин, в воинственном напоре,

Зачем в пределы чуждые проник,

Где жил чухонец, где царило море?

Не зреет хлеб на той земле сырой,

Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно,

И небо шлет лишь холод или зной,

Неверное, как дикий нрав тирана.

Не люди, нет, то царь среди болот

Стал и сказал: "Тут строиться мы будем!"

И заложил империи оплот,

Себе столицу, но не город людям.

Вогнать велел он в недра плывунов

Сто тысяч бревен – целый лес дубовый,

Втоптал тела ста тысяч мужиков,

И стала кровь столицы той основой.

Затем в воза, в подводы, в корабли

Он впряг другие тысячи и сотни,

Чтоб в этот край со всех концов земли

Свозили лес и камень подобротней.

В Париже был – парижских площадей

Подобья сделал. Пожил в Амстердаме

Велел плотины строить. От людей

Он услыхал, что славен Рим дворцами,

Дворцы воздвиг. Венеция пред ним

Сиреной Адриатики предстала

И царь велит строителям своим

Прорыть в столице Севера каналы,

Пустить гондолы и взметнуть мосты,

И вот встают Париж и Лондон новый,

Лишенные, увы! – лишь красоты

И славы той и мудрости торговой.

У зодчих поговорка есть одна;

Рим создан человеческой рукою,

Венеция богами создана;