Стихотворения и поэмы

И в Куру, словно скал славословье,
низвергается пенный каскад.
Кровли — словно омытые кровью,
как щиты после боя, — блестят.

Глубже гул городской в последождье.
Мягче окрик трамвайных звонков.
А из лужиц, подернутых дрожью,
блещут снегом клочки облаков.

Всюду капли остались на листьях,
словно шумного пира следы.
Подымаются, как альпинисты,
на Мтацминду дома и сады.

В каплях стекла распахнутых окон,
и в тени не просох еще двор,
я люблю уноситься далеко —
в освеженный грозою простор.

Тучкой, в скалах застрявшей, плененный,
я люблю меж каменьев скользить
быстрой ящерицею зеленой
и одежду на солнце сушить.

Я пройду вдоль кварталов растущих, —
тихой думой объяты они.
Вновь Кура, словно радуга в тучах,
предвещает погожие дни.

Воздух зябко дрожит, словно полный
кокон, в сумрачных и голубых
пропастях. И, подобием молний,
горы врезываются в мой стих.

В облаках — ястребиных кочевьях —
величаво пропеллер пропел.
Вечереет, и вновь на деревьях
клейкий сок, как кристалл, затвердел.

Уж на отдых к далекому дому
солнце тихо сошло с высоты.
Юный день ожидает парома
на другом берегу темноты.

Я иду над Курою. Сверкает
влажный камень в редеющей мгле.
И заря над горой возникает,
день чеканящая на земле.

1935

33. Тбилисская ночь. Перевод Е. Евтушенко

Я возвращаюсь.
                          Возвращаюсь мимо
пяти мостов, что над Курой висят,
и на меня собаки лают мирно,
а иногда и лаять не хотят.
Спят памятники,
                           дремлет старый садик,
и магазины в сон погружены,
и на горах не видно старых ссадин —
да мне и сами горы не видны.
Всё спит спокойно,
                                углубленно, строго,
завидным сном —
                              рабочим крепким сном,
и только неоконченные строфы
не спят в квартире на столе моем.
Да вот идет навстречу сторож старый.
«Который час?»
                           Да,
                                а который час?!
Высокий, величавый
                                  и усталый,
идет он, сединой своей лучась.
И слышат сквозь дремоту скверы,
                                                       парки
и лавки под охраною замков
спокойное постукиванье палки
и поступь этих тяжких башмаков.
Идет он.
             На плечах желтеют листья.
Идет он
             как отец и как судья.
И кажется мне, будто бы Тбилиси
обходит этой ночью сам себя.
И я ходить, как сторож, не устану,
по переулкам дремлющим кружа.
Я твой, Тбилиси,
                            как твои платаны,
твои мосты,
                   базары,
                               сторожа.
Гляжу я на туманные строенья,
не отвожу от них счастливых глаз…
Который в мире час?
                                  Час вдохновенья.
Горчайший час,
                          сладчайший час…

1939, 1955

34. Тбилисский рыбак. Перевод Б. Пастернака

Когда в Тбилиси ночь приходит
и тянет холодком с Куры,
он с рыбою живой обходит
передрассветные дворы.

Блеснет ли где ночник из щели,
он — с солнцем к окнам кладовой,
как будто сверх речной форели
торгует зорькой весовой.