Стихотворения и поэмы

Я работал всю ночь,
                                 а на раннем рассвете
шум и свист за окном
                                   всполошили меня.
Я увидел — отара течет в Триалети,
ей откликнулась
                          Мтквари, волною звеня.
Площадь круглую всю запрудила отара,
стих оборван,
                      и больше не пишется мне.
Вспомнил прошлое: алые вспышки пожара,
вспомнил битвы в горах и отары в огне.
Шелковичной ли пряжею
                                         площадь клубится?
Или облаком? Слышится посвист вдали.
Потянуло травой —
                                 чебрецом, медуницей, —
это овцы дыханье полей
                                       принесли.
В Триалети пастух направляется бодро.
Саламури звенит, как напев ручейков.
Он отару ведет
                        и в ненастье и в вёдро,
рассыпает в лугах,
                              как гряду облаков.
Окликает овец пастырь
                                     с посохом длинным,
по росе Гареджийской горою кружит,
поспешает на выгон с расшитым хурджином,
и за ним неразумный ягненок бежит.
То потянутся тучки
                                над нивой веселой,
то колхозник пройдет
                                   по тропинке рябой.
На пути пастуха гомонящие села,
и в глазах его
                      отсвет горы голубой.
Ветер в бурку закутав,
                                    несет, как ягненка,
на пути никому не желая отдать.
И отара, как нива,
                             колышется звонко —
нашей мирной
                       грузинской земли благодать.
Если б шел я с отарой,
                                    мой голос певучий
воспевал бы ее
                        и течение дней.
Проходили бы овцы
                                 зеленою кручей,
саламури бы стала
                              утехой моей.

1940

ЛИРИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ

37. У озера. Перевод Г. Маргвелашвили

Над водой тростник склонился,
Тень на озеро легла…
Вдруг читателю на милость
Станет песнь моя легка?

Буду прост и односложен,
Всем доступен, скромен, тих,
И любой прохожий сможет
Отпереть ключом мой стих.

Буду славить горы, чащи,
Мудрость мастера презрев.
Что сказал бы мне мой пращур,
Неожиданно прозрев?

Прошуршал камыш, и аист
Взмыл по облачной тропе…
Может быть, в былом покаясь,
Так же просто мне пропеть?

Опечален и рассержен,
Сам себе я стану мстить…
Ну, а сердце? Разве сердце
Мне в строку тогда вместить?

1937

За городом

38. Посвящение. Перевод М. Луконина

Когда расстанусь,
Кажется — растаю
Всем сердцем
                      в сердце маленьком твоем.
Из сердца твоего произрастаю,
Одной звездой волнуемся вдвоем.

Тогда спешу, чтоб ты не откололась,
Дарю тебе все отблески души.
Я всё боюсь — не потерять бы голос,
Твой голос —
Колыбель в моей тиши.

Мне в самом деле кажется и мнится —
Твое гнездовье в сердце у меня.
Ты молодости первая зарница,
И старость ты
До рокового дня.

Лето 1938

39. Старинные часы. Перевод Д. Самойлова

Когда в комнате сон, и на улице тишь,
и смолкают все звуки ушедшего дня,
ходят только часы, осторожно, как мышь,
окликают, зовут, будоражат меня.

Счет минутам ведут, или просто бегут,
или целят стрелою в рассвет золотой,
или цифрами время в осаду берут,
или круг обегают, как рог налитой.