У пред-весны с весною столько распрей:дождь нынче шел и снегу досадил.Двадцать седьмой, предайся, мой февральский,объятьям – с марта днем двадцать седьмым.Отпразднуем, погода и погода,наш тайный праздник, круглое число.Замкнулся круг игры и хоровода:дождливо-снежно, холодно-тепло.Внутри, не смея ничего нарушить,кружусь с прозрачным циркулем в рукеи белую пространную окружностьстесняю черным лесом вдалеке.Двадцать седьмой, февральский, несравненный,посол души в заоблачных краях,герой стихов и сирота вселенной,вернись ко мне на ангельских крылах.Благодарю тебя за все поблажки.Просила я: не отнимай зимы! —теплыни и сиянья неполадкиты взял с собою и убрал с земли.И всё, что дале делала природа,вступив в открытый заговор со мной, —не пропустив ни одного восхода,воспела я под разною луной.Твой нынешний ровесник и соперникбыл мглист и долог, словно времена,не современен марту и сиренев,в куртины мрака спрятан от меня.Я шла за ним! Но – чем быстрей аллеяпетляла в гору, пятясь от Оки,тем боязливей кружево белело,тем дальше убегали башмачки.День уходил, не оставляя знака, —то, может быть, в слезах и впопыхах,Ладыжина прекрасная хозяйкасвой навещала разоренный парк.Закат исполнен женственной печали.День медленно скрывается во мгле —пять лепестков забытой им перчаткисиренью увядают на столе.Опять идет четвертый час другогочисла, а я – не вышла из вчера.За днями еженощная догонка:стихи – тесна всех дней величина.Сова? Нет! Это вышла из оврагабольшая сырость и вошла в окно,согрелась – и отправился обратноневнятно-белый неизвестно кто.Два дня моих, два избранных любимца,останьтесь! Нам – расстаться не дано.Пусть наша сумма бредит и клубится:ночь, солнце, дождь и снег – нам всё равно.Трепещет соглядатай-недознайка!Здесь странная компания сидит:Ладыжина прекрасная хозяйка,я, ночь и вы, два дня двадцать седьмых.Как много нас! – а нам еще не вдосталь.Новь жалует в странноприимный дом.И то, во что мне утро обойдется, —я претерплю. И опишу – потом.В ночь на 28 и 28 марта 1981Таруса