Потом я вспомню, что была жива,зима была и падал снег, жарастесняла сердце, влюблена была —в кого? во что?Был дом на Поварской(теперь зовут иначе)… День-деньской,ночь напролёт я влюблена была —в кого? во что?В тот дом на Поварской,в пространство, что зовется мастерскойхудожника.Художника делавлекли наружу, в стужу. Я ждалаего шагов. Смеркался день в окне.Потом я вспомню, что казался мнетруд ожиданья целью бытия,но и тогда соотносила янасущность чудной нежности – с тоскойгрядущею… А дом на Поварской —с немыслимым и неизбежным днем,когда я буду вспоминать о нём…1974
«Завидна мне извечная привычка…»
Завидна мне извечная привычкабыть женщиной и мужнею женою,но уж таков присмотр небес за мною,что ничего из этого не вышло.Храни меня, прищур неумолимый,в сохранности от всех благополучий,но обойди твоей опекой жгучейдвух девочек, замаранных малиной.Еще смеются, рыщут в листьях ягоди вдруг, как я, глядят с такой же грустью.Как все, хотела – и поила грудью,хотела – мёдом, а вспоила – ядом.Непоправима и невероятнав их лицах мета нашего единства.Уж коль ворона белой уродится,не дай ей Бог, чтоб были воронята.Белеть – нелепо, а чернеть – не ново,чернеть – недолго, а белеть – безбрежно.Всё более я пред людьми безгрешна,всё более я пред детьми виновна.1974
Чужая машинка
Моя машинка – не моя.Мне подарил ее коллега,которому она мала,а мне – как раз, но я жалелаее за то, что человекобрёк ее своим повадкам,и, сделавшись живей, чем вещь,она страдала, став подарком.Скучал и бунтовал зверёк,неприрученный нрав насупив,и отвергал как лишний слогвысокопарнейший мой суффикс.Пришелец из судьбы чужойпереиначивал мой почерк,меня неведомой душойотяготив, но и упрочив.Снесла я произвол благой,и сделалось судьбой моею —всегда желать, чтоб мой глаголбыл проще, чем сказать умею.Пока в себе не ощутишьпоследней простоты насущность,слова твои – пустая тишь,зачем ее слагать и слушать?Какое слово предпочестьсловам, их грешному излишку —не знаю, но всего, что есть,укор и понуканье слышу.1974