Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Тем временем и остальные обыватели, которые до сих пор небольшими группами прогуливались возле костела, услыхав голос «деревянной суки», начали медленно стекаться к новой стройке, а впереди всех шел хозяин строительства — Леон Гаммершляг, высокий и представительный, с аккуратно подстриженной бородой, прямым носом и красными, как малина, губами. Он был сегодня очень весел, разговорчив и остроумен, сыпал шутками и забавлял, видимо, все общество, — все толпились и жались вокруг него. Затем с другой группой пришел и Герман Гольдкремер, самый уважаемый, то есть самый богатый из всех присутствующих. Он был более сдержан, тих и даже как будто опечален чем-то, хотя и старался не показывать этого. Затем шли другие предприниматели, богачи дрогобычские и бориславские, кое-кто из чиновников и один соседний помещик, большой приятель Гаммершляга, вероятно потому, что все его состояние было в кармане у Гаммершляга.

Все это общество — в модных черных сюртуках, в пальто из дорогих тканей, в блестящих черных цилиндрах, в перчатках, с тросточками в руках и перстнями на пальцах — странно выделялось среди серой массы рабочих, пестревшей разве только красным цветом кирпича или белым цветом извести. Только веселый говор тех и других смешивался вместе.

Вся площадь на углу улиц Панской и Зеленой была заполнена людьми, лесом, камнем, кирпичом, гонтом, кучами глины и походила на огромную руину. Только одна дощатая беседка, чуть пониже, в запущенном саду имела живой, привлекательный вид. Она была украшена зелеными елками у входа, внутри увешана коврами, в ней и вокруг нее суетились слуги с криком и руганью. Готовили угощение, которым Гаммершляг хотел отметить закладку нового дома. И еще один необычайный гость изумленно присматривался ко всем этим людям и предметам. Это была не бог весть какая важная персона, однако все поглядывали на нее с каким-то странным любопытством.

— Послушай, Бенедя, — спросил вымазанный глиной рабочий, — а это в честь чего здесь щегленка вывесили?

— Что-то они с ним собираются делать, — ответил Бенедя.

Рабочие перешептывались и глазели на щегленка, прыгавшего в проволочной клетке, подвешенной на шесте над самой ямой, но никто не знал, зачем он здесь Даже мастер не знал, хоть и делал серьезное, понимающее лицо и на вопросы рабочих отвечал:

— Ишь ты какой, все хотел бы знать! Состаришься, если все знать будешь!

А щегол между тем, оправившись от первого испуга при виде нахлынувшей толпы, прыгал по перекладинкам клетки, теребил клювиком конопляное семя и время от времени, вскочив на верхнюю перекладинку, встряхивал красно-желтыми полосатыми крыльями и тоненько щебетал: «Тикили-тлинь, цюринь, цю-ринь! Куль-куль-куль!»

Над шумной, говор нивой толпой вдруг показалась голова Леона Гаммершляга, раздался его голос. Он вскочил на приготовленный для спуска в котлован огромный камень и обратился к присутствующим:

— Господа, мои дорогие, глубокоуважаемые соседи!..

— Тише! Тише! Тсс! — зашумело вокруг и затихло.

Леон продолжал:

— Очень, очень благодарю вас за то, что вы были так добры и почтили своим присутствием мой сегодняшний, такой важный для меня праздник…

— О, пожалуйста, пожалуйста! — раздались несколько голосов.

— Ах, вот и наши дамы идут! Господа, прежде всего пойдемте приветствовать дам!

И Гаммершляг снова исчез в толпе, а несколько молодых господ направились на улицу, куда как раз в эту минуту подкатили экипажи с дамами. Они помогли им сойти и под руку повели на площадь, где для дам было приготовлено место рядом с огромной каменной плитой.

Это были большей частью старые и некрасивые женщины, которые недостаток молодости и красоты старались скрыть под пышным и показным богатством. Шелка, атласы, сверкающие камни и золото так и горели на них. Они поминутно осторожно осматривали свои платья, боясь испачкать их прикосновением к кирпичу, камням либо к не менее грязным рабочим. Лишь одна Фанни, дочь Гаммершляга, выделялась из толпы дам именно тем, чего им недоставало — молодостью и красотой, — и была среди них похожа на расцветающий пион среди отцветающего чертополоха. Вокруг нее группировались наиболее молодые из гостей, и скоро тут составилась компания, в которой шла оживленная, громкая беседа, в то время как другие дамы после первых шаблонных восклицаний изумления, после первых более или менее пискливых и заученных пожеланий хозяину всяческого благополучия стали сразу неразговорчивыми и начали глазеть по сторонам, словно в ожидании представления.

Этим ожиданием вскоре заразились и остальные. Веселый говор затих. Казалось, вместе с дамами слетел на общество дух скуки и какой-то принужденности, которая никому не нужна.

И Гаммершляг как бы растерялся. Он забыл, что минуту назад начал было произносить речь, и бегал с места на место, начинал то с одним, то с другим разговор о посторонних вещах, но все это как-то не клеилось. Вдруг он увидел перед собой Германа, который стоял молча, опершись о сложенные в штабеля бревна, и осматривал всю эту площадь так, будто собирался ее покупать.