Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

— Ну, что же вы сели и сидите так, будто воды в рот набрали? — сказал он, сердито сплюнув. — За упокой Ициковой души молитесь, что ли? Или мне клясться надо перед вами, что я ничего плохого ему не сделал и что если его кондрашка хватил, то я здесь ни при чем? А впрочем, если бы и так, то что из этого? То, что я сделал, я сделал на свой страх и риск, а вы принимайте от меня взнос и делайте свое дело. Вот вам три тысячи ренских! Что Ицика кондрашка хватил, это даже лучше для нас: не будет рассказывать, а другие не додумаются, потому что я нарочно остальные деньги оставил и ничего больше не трогал А впрочем, беда невелика, что одной пиявкой на свете меньше стало! Где лес рубят, там щепки летят! Ведь не выбросите же вы эти деньги только потому, что они не слишком чистым способом вам достались! Не бойтесь, это не его труд, это наш труд, наша кровь, и бог не накажет нас, если мы ими воспользуемся. И, наконец, разве мы берем их для себя? Нет, не для себя, а для общества. Берите!

Никто не ответил на эти слова Сеня, только Бенедя, словно сдавливаемый какой-то тяжелой рукой, простонал:

— Для чистого дела нужны чистые руки!

— Это верно, — живо подхватил Андрусь Басараб. — Но попробуй тут сделай что-нибудь чистыми руками, когда, кроме рук, нужен еще и рычаг, крепкий рычаг! По-моему, если хочешь бревно поднять, то бери рычаг, какой ни на есть — чистый или нечистый, лишь бы крепкий!

— Навоз ведь не шелком выгребают, а навозными вилами! — добавил из угла Прийдеволя.

И пришлось Бенеде волей-неволей уступить. Впрочем, и выхода другого не было.

После этого тяжелого испытания побратимство заметно оживилось.

Всем словно легче стало, словно камень кто снял с плеч. Начали держать совет, что теперь делать. Несомненно, общее собрание рабочих созывать не время, это снова привлекло бы внимание предпринимателей, — война должна вспыхнуть неожиданно, должна ошеломить и привести их в смятение, и только в этом случае можно надеяться на победу. Нужно, следовательно, передавать рабочей громаде разные известия без шума, без крика, лучше всего через особых посланцев и кассиров участковых касс. С ними же нужно совещаться о доставке продовольствия и о том, кого из рабочих на это время нужно и можно будет отправить из Борислава. Отправка, понятно, должна быть добровольной: каждый уходящий из Борислава получит кое-что на порогу, и уходить они должны не сразу, а день за днем, небольшими группами и будто бы по разным причинам. Для хранения продовольствия решено было снять амбары в соседних селах: в Лепелях, Бане, Губичах и Тустановичах, где также должны стоять рабочие посты. II еще порешили выслать немедленно двадцать уполномоченных в разные стороны, чтобы они шли по селам и призывали людей не ходить в течение двух недель в Борислав, пока бориславские рабочие не добьются для себя и для всех лучшей оплаты. Спешно, а если можно, то и немедленно, завтра же, должны отправиться Матий и Сень Басараб в Дрогобыч для закупки хлеба. У Матия жил там знакомый пекарь, и он надеялся, что через него можно будет, без шума и не навлекая на себя подозрений, закупить необходимое количество муки и хлеба. А перевезти добрую половину заготовленных запасов муки и хлеба можно будет еще до выступления в течение недели в бочках и ящиках, в каких обычно возят большие партии воска и нефти. Таким образом, все приготовления можно сделать быстро и незаметно, а это именно и явилось бы лучший залогом успеха рабочих, потому что предприниматели убедились бы в их силе и в хорошей организации всего дела, да и сами рабочие, видя, что им не грозит голод и нужда, чувствовали бы себя смелей и уверенней.

Андрусю Басарабу и Деркачу следовало пойти по соседним селам и у знакомых хозяев (братья Басарабы были родом из Бани, в самом близком соседстве с Бориславом, и знали многих хозяев в окрестных селах) подыскать соответствующие помещения для своих складов. Остальные побратимы должны были остаться в Бориславе и следить за тем, чтобы все шло по порядку и чтобы предприниматели раньше времени не дознались о том, что задумали рабочие.

А так как в этот день было воскресенье и совещание окончилось довольно рано, то побратимы быстро разошлись, чтобы сразу же созвать участковых кассиров и рассказать им, как обстоит дело. До поздней ночи кипела жизнь в хате Матия; старые и молодые, пожелтевшие и румяные лица мелькали в слабо освещенных окнах, пока, наконец, уже далеко заполночь не разошлись все по домам. Борислав под покровом темноты давно уже спал глубоким сном, только где-то далеко, в Новом Свете[165], из одного шинка доносилось хриплое пение какой-то подвыпившей рабочей компании:

Ой, не жалуй, моя мила, що я п'ю,
Toni будет жалувати, як я вмру! [166]

XIII