Сколько рабочих отправится в тюрьмы, сколько горя принесет тяжелая безработица для многих тысяч голодных людей!.. Две силы боролись в его душе: одна — прежний, тихий Бенедя, покорный, работящий мечтавший упорным трудом обеспечить спокойную старость своей матери, Бенедя, наученный теперь недолгим, но мучительным опытом, и другая — Бенедя сильный и страстный, который при виде содеянной несправедливости, более вопиющей с его точки зрения, чем все прежние, кипел и порывался расплатиться за зло таким же и, может быть, еще большим злом. Жажда мести не давала думать о последствиях. Что будет, если сгорит Борислав? Кто пострадает больше: предприниматели или рабочие? Не мог ответить на это Бенедя, блуждая по уличкам Борислава.
Свирепый ветер становился все сильнее. Сколько времени блуждал он так по улицам, Бенедя не помнил. Пришел в себя, когда его ушей коснулись какие-то звуки. Он хорошо слышал: они вырывались из дверей большого дома, окна которого были ярко освещены.
— Ха-ха-ха!
Да, сомнений быть не могло: кто-то весело смеялся. На белых занавесках мелькали черные тени. Смех, словно ножом, резнул по сердцу Бенеди. Как давно уже он не слышал веселого смеха. А он сам? С тех пор как помнит себя, он не мог смеяться. С восьми лет сирота, тяжелый труд, больная мать, побои мастера… А здесь кто-то смеялся: весело, звонко. Бенедя с трудом перелез через забор и заглянул в окно. Вокруг длинного стола сидели главари нефтяного дела Запивали шампанским победу. По раскрасневшимся лицам, по залитой вином скатерти и по свободным — может быть, слишком свободным — движениям можно было легко заключить, что веселье было в самом разгаре.
Вдруг… взгляд Бенеди упал на человека в потертом сюртуке и в забрызганных грязью сапогах. Оскаленные зубы, противный смех превращали его худое, костлявое лицо в какую-то дьявольскую маску. Глаза присутствующих были устремлены на этого человека, который, гримасничая, подкрадывался к печке. Вот он медленно открыл дверцу и запустил руки в глубину. Бенедя напряг зрение и прижался лицом к стеклу, чтобы не пропустить ни одного движения. Вот худые, длинные руки вытаскивают что-то из печи, худая фигура возвращается на цыпочках к столу и поднимает кверху… Глухой стон вырвался из груди Бенеди. Он увидел рабочую кассу, которую высоко поднимал Мортко. У Бенеди в глазах потемнело и дыхание в груди сперло Все собравшиеся хлопали, как сумасшедшие, в ладоши и заливались громким смехом:
— Ха-ха-ха!
Борислав смеялся.
Мортко опустил ящик, и его глаза встретились с глазами Бенеди, на лицо которого падал яркий свет. Бенедя видел, как смертельно побледнел Мортко, как обессиленные руки выронили тяжелый ящик и он с треском упал на пол, как переглянулись предприниматели и по немому знаку Мортко бросились к окну, но не нашли там никого.
Бенедя застал еще побратимов в избе Матия.
— Братья! И я с вами! Пускай и наш Борислав смеется! — вот все, что мог вымолвить Бенедя, когда глаза Андруся остановились на нем.
XX
Леон имел основание радоваться: первый вагон церезина катился на север, к русской границе. Другие вагоны стояли наготове. Еще два-три дня — и договор будет выполнен, вложенный труд будет вознагражден сторицей. На ясном теперь небе он не видел ни одного облачка. Но нет! Его чело омрачилось, когда Фанни призналась, что безгранично любит Готлиба. Теперь, когда Леону казалось, что он схватил золотого вола за рога, ему хотелось поторговаться немного с Германом, хотя в душе он не имел ничего против этого брака. Усиленными мольбами Фанни заставила его еще раз пойти к Гольдкремеру. Он застал подавленного Германа и сумасшедшую Ривку, которая сама открыла Герману замысел Готлиба. Герман уже знал от Ван-Гехта о предприятии, основанном Леоном. Они стали лицом к лицу. Герман показал Леону телеграмму: вагон церезина задержан. Суд отдал приказ арестовать Шеффеля и опечатать завод церезина. А Готлиб? Герман все-таки любил своего единственного сына, хоть и не такой звериной любовью, как Ривка. Все трое, придя к соглашению, садятся в карету и мчатся в Борислав, чтобы спасти Готлиба и Фанни, которая грозит наложить на себя руки, если с Готлибом случится несчастье.
XXI
Двадцать отрядов рабочих, собранных побратимами, направляются во все концы Борислава.