Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

— Не попрекай, не попрекай прошлым, Бенедя! — сказал он с силой. — Ведь сам ты знаешь, что без этих нечистых денег и твоя чистая война не могла бы начаться.

— Я никого ничем не попрекаю, — кротко ответил Бенедя, — я знаю сам, что так должно быть, что такая уж наша несчастная доля, что только неправдой вынуждены мы из неправды выбираться. Но, побратимы мои, верьте моему слову: чем меньше неправды будет на наших руках, тем вернее будет наш путь, тем скорее победим мы своих врагов!

— Эге, если б наши вороги тоже так думали и тоже честно с нами поступали, тогда верно: и мы должны были бы равняться по ним, а не то и опередить их! — сказал Андрусь. — Но теперь, когда правда связана, а у неправды нож в руках, я боюсь, что пока правда правдой же развяжет себя, неправда и вовсе зарежет ее. Но не об этом мы должны сегодня говорить, а о том, что нам теперь делать. Я думаю, что у нас только одна дорога осталась Но, прежде чем я скажу свое слово, кто знает, может быть кто-либо из вас придумает что-нибудь иное, получше… поделикатнее, потому что мое слово будет страшное, братья! Так вот, прошу вас: у кого есть что сказать, пускай говорит. Ты, Бенедя?

— Я… ничего не скажу. Я не знаю, что нам теперь делать. Разве только начать сызнова то, что потеряно?

— Эге-ге, далекая дорога, да и на ней мосты взорваны. Нет, ты уж лучше что-нибудь другое придумай!

Бенедя молчал. Что он мог теперь придумать!

— А вы знаете какой-нибудь способ? — спросил Андрусь остальных. — Говорите!

Никто не откликался. Все сидели, угрюмо понурив голову, все чувствовали, что приближается что-то страшное, какое-то великое уничтожение, и в то же время чувствовали, что они не в силах его предотвратить.

— Ну, коли никто не говорит, так я буду говорить. Одна нам теперь дорога осталась: подпалить это проклятое гнездо со всех четырех сторон. Вот мое слово.

Бенедя вздрогнул.

— Не бойтесь, невинные не пострадают вместе с виновными. Все они виновны!

Молчание воцарилось в избе. Никто не перечил Андрусю, но и поддакивать ему никто не решался.

— Ну, что же вы сидите, словно неживые? Неужто вы такие вояки, что воины боитесь? Вспомните же, с какими мыслями все вы вступали в побратимство. Ведь у нас еще хранятся палки с отметинами, и нет ни одного богача в Бориславе, на которого бы отметки не было. Вы недавно напоминали мне о расплате. Сегодня день расплаты, только к прежним отметкам прибавилась еще одна новая, самая большая, — это то, что они обманули и обокрали все рабочее общество, что они ясно показали таким образом, что хотят нас вечно держать в безысходной неволе. Неужели вам мало этого? Я думаю, одна эта отметина стоит всех!

— Но что же это будет за расплата: подпалите несколько домов, несколько складов, вас похватают и посадят в тюрьму, а если нет, то предприниматели снова скажут: случайность!

— О нет, не гак оно будет. Если приступать к такой войне, то уж всей громадой, — сказал спокойно Андрусь.

— Но разве же это возможно? Пускай один найдется из всей громады, который выдаст, и все вы пропадете.

— И так не будет. Каждый из нас, кто согласится на это дело и обещает руки к нему приложить, подберет себе десять, двадцать человек, которым можно довериться, и, не говоря им ничего, велит им в назначенное время собраться в назначенном месте. Тогда даст сигнал. А если бы что открылось, я беру все на себя.

— Но ведь рабочие сейчас разъярены, обозлены на предпринимателей, может произойти еще большее несчастье, — продолжал Бенедя, защищаясь всякими, хотя бы и самыми слабыми доводами против непоколебимой уверенности Андруся.

— Тем лучше, тем лучше! — даже вскрикнул Андрусь. — Теперь скорее удастся моя война, после того как твоя разъярила людей. Ты оказал мне самую большую помощь, и за это я сердечно благодарю тебя.

— Ты страшный, Андрий! — простонал Бенедя, закрывая глаза руками.