Стихотворения. Поэмы

А скажем прямо, что не шутки —
Уже одно житье-бытье,
Когда в дороге третьи сутки —
Еще едва ли треть ее.

Когда в пути почти полмира

Через огромные края
Пройдет вагон — твоя квартира,
Твой дом и улица твоя…

В такой дороге крайне дорог

Особый лад на этот срок,
Чтоб все тебе пришлося впору,
Как добрый по ноге сапог.

И время года, и погода,

И звук привычного гудка,
И даже радио в охоту,
И самовар проводника…

С людьми в дороге надо сжиться,

Чтоб стали как свои тебе
Впервые встреченные лица
Твоих соседей по купе.

Как мой майор, седой и тучный,

С краснотцей жесткой бритых щек,
Иль этот старичок научный,
Сквозной, как молодой сморчок.

И чтоб в привычку стали вскоре,

Как с давних пор заведено,
Полузнакомства в коридоре,
Где на двоих-троих окно;

Где моряка хрустящий китель

В соседстве с мягким пиджаком,
Где областной руководитель —
Не в кабинете со звонком;

Где в орденах старик кудрявый

Таит в улыбке торжество
Своей, быть может, громкой славы,
Безвестной спутникам его;

Где дама строгая в пижаме

Загромоздит порой проход,
Смущая щеголя с усами,
Что не растут такие сами
Без долгих, вдумчивых забот;

Где все — как все: горняк, охотник,

Путеец, врач солидных лет
И лысый творческий работник,
С утра освоивший буфет.

Все сведены дорожной далью:

И тот, и та, и я, и вы,
И даже — к счету — поп с медалью
Восьмисотлетия Москвы…

И только держатся особо,

Друг другом заняты вполне, —
Выпускники, наверно, оба —
Молодожены в стороне.

Рука с рукой — по-детски мило —

Они у крайнего окна
Стоят посередине мира —
Он и она,
Муж и жена.

Своя безмолвная беседа

У этой новенькой четы.
На край земли, быть может, едут,
А может, только до Читы.

Ну, до какой-нибудь Могочи,

Что за Читою невдали.
А может, путь того короче.
А что такое край земли?

Тот край и есть такое место,

Как раз такая сторона,
Куда извечно,
Как известно,
Была любовь устремлена.

Ей лучше знать, что все едино,

Что место, где ни загадай,
Оно — и край, и середина,
И наша близь, и наша даль.

А что ей в мире все напасти,

Когда при ней ее запас!
А что такое в жизни счастье?
Вот это самое как раз —
Их двое, близко ли, далеко,
В любую часть земли родной,
С надеждой ясной и высокой
Держащих путь — рука с рукой…

Нет, хорошо в дороге долгой

В купе освоить уголок
С окошком, столиком и полкой
И ехать, лежа поперек
Дороги той.

И ты не прежний,

Не тот, чем звался, знался, жил,
А безымянный, безмятежный,
Спокойный, дальний пассажир.

И нет на лбу иного знака,

Дымишь, как всякий табакур.
Отрада полная.
Однако
Не обольщайся чересчур…

Хоть не в твоей совсем натуре

Трибуной тешиться в пути,
Но эту дань литературе
И здесь приходится нести.

Провинциальный ли, столичный —

Читатель наш воспитан так,
Что он особо любит личный
Иметь с писателем контакт;
Заполнить устную анкету
И на досуге, без помех
Призвать, как принято, к ответу
Не одного тебя, а всех.

Того-то вы не отразили,

Того-то не дали опять.
А сколько вас в одной России?
Наверно, будет тысяч пять?

Мол, дело, собственно, не в счете,

Но мимо вас проходит жизнь,
А вы, должно быть, водку пьете,

По кабинетам запершись.

На стройку вас, в колхозы срочно,

Оторвались, в себя ушли…

И ты киваешь:

— Точно, точно,
Не отразили, не учли…

Но вот другой:

— Ах, что там — стройка,
Завод, колхоз! Не в этом суть.
Бывает, их наедет столько,
Творцов, певцов.
А толку — чуть.

Роман заранее напишут,

Приедут, пылью той подышат,
Потычут палочкой в бетон,
Сверяя с жизнью первый том.

Глядишь, роман, и все в порядке:

Показан метод новой кладки.
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед;
Она и он — передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал…

И все похоже, все подобно

Тому, что есть иль может быть,
А в целом — вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.

Да неужели

В самом деле
Тоска такая все кругом —
Все наши дни, труды, идеи
И завтра нашего закон?

Нет, как хотите, добровольно

Не соглашусь, не уступлю.
Мне в жизни радостно и больно,
Я верю, мучаюсь, люблю.

Я счастлив жить, служить отчизне,

Я за нее ходил на бой.
Я и рожден на свет для жизни —
Не для статьи передовой.

Кончаю книгу в раздраженье.

С души воротит: где же край?
А края нет. Есть продолженье.
Нет, братец, хватит. Совесть знай.

И ты киваешь:

— Верно, верно,
Понятно, критика права…

Но ты их слушать рад безмерно —

Все эти горькие слова.

За их судом и шуткой грубой

Ты различаешь без труда
Одно, что дорого и любо
Душе, мечте твоей всегда, —
Желанье той счастливой встречи
С тобой иль с кем-нибудь иным,
Где жар живой, правдивой речи,
А не вранья холодный дым;

Где все твое незаменимо,
И есть за что тебя любить,
И ты тот самый, тот любимый,
Каким еще ты можешь быть.

И ради той любви бесценной,

Забыв о горечи годов,
Готов трудиться ты и денно
И нощно —
Душу сжечь готов.

Готов на все суды и толки

Махнуть рукой. Все в этом долге,
Все в этой доблести. А там…

Вдруг новый голос с верхней полки:

— Не выйдет…
— То есть как?
— Не дам…

Не то чтоб это окрик зычный,

Нет, но особый жесткий тон,
С каким начальники обычно
Отказ роняют в телефон.

— Не выйдет, — протянул вторично.

— Но кто вы там, над головой?
— Ты это знаешь сам отлично…
— А все же?
— Я — редактор твой.

И с полки, голову со смехом

Мой третий свесил вдруг сосед:
— Ты думал что? Что ты уехал
И от меня? Нет, милый, нет.

Мы и в пути с тобой соседи,

И все я слышу в полусне.
Лишь до поры мешать беседе,
Признаться, не хотелось мне.

Мне было попросту занятно,

Смотрю: ну до чего хорош.
Ну как горяч невероятно,
Как смел! И как ты на попятный
От самого себя пойдешь.

Как, позабавившись игрою,

Ударишь сам себе отбой.
Зачем? Затем, что я с тобою —
Всегда, везде — редактор твой.

Ведь ты над белою бумагой,

Объятый творческой мечтой,
Ты, умник, без меня ни шагу,
Ни строчки и ни запятой.

Я только мелочи убавлю

Там, сям — и ты как будто цел.
И все нетронутым оставлю,
Что сам ты вычеркнуть хотел.

Там карандаш, а тут резинка,

И все по чести, все любя.
И в свет ты выйдешь как картинка,
Какой задумал я тебя.

— Стой, погоди, — сказал я строго,

Хоть самого кидало в дрожь. —
Стой, погоди, ты слишком много,
Редактор, на себя берешь!

И, голос вкрадчиво снижая,

Он отвечает:
— Не беру.
Отнюдь. Я все препоручаю
Тебе и твоему перу.

Мне самому-то нет расчету

Корпеть, черкать, судьбу кляня.
Понятно? Всю мою работу
Ты исполняешь за меня.

Вот в чем секрет, аника-воин,

И спорить незачем теперь.
Все так. И я тобой доволен
И не нарадуюсь, поверь.

Я всем тебя предпочитаю,

Примером ставлю — вот поэт,
Кого я просто не читаю:
Тут опасаться нужды нет.

И подмигнул мне хитрым глазом:

Мол, ты, да я, да мы с тобой…
Но тут его прервал я разом:

— Поговорил — слезай долой.

В каком ни есть ты важном чине,
Но я тебе не подчинен
По той одной простой причине,
Что ты не явь, а только сон
Дурной. Бездарность и безделье
Тебя, как пугало земли,
Зачав с угрюмого похмелья,
На белый свет произвели.

В труде, в страде моей бессонной

Тебя и знать не знаю я.
Ты есть за этой только зоной,
Ты — только тень.
Ты — лень моя.

Встряхнусь — и нет тебя в помине,

И не слышна пустая речь.
Ты только в слабости, в унынье
Меня способен подстеречь.
Когда, утратив пыл работы,
И я порой клоню к тому,
Что где-то кто-то или что-то
Перу помеха моему…

И о тебе все эти строчки,

Чтоб кто другой, смеясь, прочел, —
Ведь я их выдумал до точки,
Я сам. А ты-то здесь при чем?

А между тем народ вагонный,

Как зал, заполнив коридор,
Стоял и слушал возбужденно
Весь этот жаркий разговор.

И молча тешились забавой

Майор с научным старичком.
И пустовала полка справа:
В купе мы ехали втроем.

И только — будь я суевером —

Я б утверждать, пожалуй, мог,
Что с этой полки запах серы
В отдушник медленно протек…