Стихотворения. Поэмы

Кс. Львович
Жегота, милый друг, ты как сюда, откуда?

Жегота

В амбаре собственном был схвачен нынче днем.

Кс. Львович

Так ты хозяйство вел?

Жегота

Как вел-то! Просто чудо!
Я славлюсь на Литве как лучший эконом.
Соломы от овса не отличал, бывало.
А нынче — овцевод, каких, пожалуй, мало.

Якуб

Ты ждал ареста?

Жегота

Нет, но я слыхал не раз,
Что в Вильно — следствие. Мой дом вблизи дороги,
И часто из окон глядели мы в тревоге,
Как на восток летят кибитки мимо нас.
А если мы сидим, бывало, за столом
И зазвенит стакан иль скрипнет стул соседа, —
Бледнеют женщины, смолкает вдруг беседа,
Как будто ломится фельдъегерь царский в дом.
Но в заговорах я не принимал участья,
Политике был чужд. И думаю, что цель
У них весьма проста: раздули дело власти,
Чтоб нашей денежкой набить скорей кошель.
Обчистят — выпустят.

Томаш

Ты думаешь, Жегота?

Жегота

В Сибирь отправить нас не могут без вины!
Но вы молчите все? Так разве было что-то?
За что мы схвачены и в чём обвинены?
Какой предлог они измыслят для расправы?

Томаш

Вот Новосильцев к нам приехал из Варшавы,
А знаешь ты, как пан сенатор разъярен?
В немилость у царя попал недавно он
За то, что пьянствовал и воровал открыто
И, обозлив купцов, лишился их кредита.
Он стал из кожи лезть, чтоб заговор найти,
Поляков оболгать и тем себя спасти;
Но, не найдя того, что угрожало б миру,
В Литву перетащил шпионов штаб-квартиру.
Чтобы в доверие войти к царю опять
И после грабить нас и нашу кровь сосать,
Он жертвы должен вновь представить Николаю
И новый заговор открыть.

Жегота

Я полагаю,
Мы оправдаемся.

Томаш

Нет, бесполезный труд.
За тайным следствием назначат тайный суд,
И обвинитель наш судьею нашим будет, —
Он, не сказав за что, нам каторгу присудит:
Нужна не истина, а видимость ему.
Один лишь путь у нас к спасенью остается:
Кому-то на себя принять вину придется
И, выручая всех, погибнуть одному.
Я в нашем обществе главою был, а значит,
Я должен пострадать за вас, мои друзья.
Найдите нескольких еще таких, как я —
Без близких, без родных, — по ком никто не плачет
И чья бесцельна жизнь, а гибель помогла б
Отважных, молодых спасти от вражьих лап.

Жегота

Бог мой!

Якуб

Грустишь, старик! Что ж, это нам знакомо:
Не думал, что вовек тебе не быть уж дома?

Фрейенд

Вон Яцек, тот жену оставил на-сносях,
Но видел кто-нибудь слезу в его глазах?

Кулаковский

Слезу! Ну вот еще! Коль будет сын, ей-богу,
Берусь я малышу предречь его дорогу.
Дай руку, Яцек, я отчасти хиромант:
Посмотрим, как пройдет по жизни твой инфант.
(Рассматривает руку Яцека.)
Под царским скипетром, коль будет честный малый,
Узнает суд, острог, да и Сибирь, пожалуй;
Иль, может, с нами, здесь, кончать свой будет век —
Люблю я сыновей, как будущих коллег.

Жегота

А вы здесь уж давно?

Фрейенд

Увы, не знаем сами.
Календаря здесь нет, а писем нам не шлют.
Но хоть одно бы знать: как долго тлеть нам тут?

Сузии

Я без окна живу и все равно, что в яме.
Как отличишь там день от ночи, свет от тьмы?

Фрейенд

Спроси у Томаса, он патриарх тюрьмы.
Как рыба крупная, попался первым в сети
И раньше всех других обжил хоромы эти.
Он знает всех — кто здесь, за что и отчего.

Сузии

Паи Томаш? Это он? Я не узнал его.
Дай руку! Ты меня недолго знал и мало:
Тебя толпа друзей в то время окружала,
Подобно всем и я попасть в их круг хотел,
Но, к сожаленью, ты меня не разглядел.
Ты пострадал за нас. Я знаю, наш оракул,
Как ты, спасая нас, неравный принял бой,
И с той поры горжусь, что был знаком с тобой,
И вспомню в смертный час, как с Томашем я плакал.

Фрейенд

Пожалуйста, без слез, ведь так сойдешь с ума!
У Томаша, поверь, и в те года златые
Уж было на челе написано: «Тюрьма»,
А в этой крепости он как в своей стихии.
Под солнцем, точно гриб, он долго жить не мог,
Но здесь, где все во тьме и в сырости мертвеет,
Где мы, подсолнухи, увяли в краткий срок,
Он наливается здоровьем и полнеет.
К леченью голодом пан Томаш приступил:
Леченье модное, и в нем — источник сил.

Жегота

(Томашу)

Вас морят голодом?

Фрейенд

 Нет, корм ему давали,
Но проглотить тот корм сумел бы ты едва ли.
И, право, он верней аптечных порошков
Перетравить бы мог мышей, клопов, сверчков.

Жегота

И всё же ели вы?

Томаш

Неделю я крепился,
Потом попробовал и в тот же день свалился.
Все тело стало ныть, как будто принял яд:
Я месяц пролежал без чувств, как говорят.
Не знаю, чем болел, но, если молвить честно,
Врачей здесь не было, и это неизвестно.
Потом я встал и вот, хотя был слаб и худ,
Окреп, как будто бы рожден для этих блюд.

Фрейенд

(с напускной веселостью)

Кто не сидел в тюрьме, те, право, духом нищи:

Здесь открывается секрет жилья и пищи.
Разборчивость, друзья, — привычка. Раз литвин
Спросил у пинчука или у черта, что ли:
«Ты почему сидишь в болоте, вражий сын?»
А тот в ответ: «Привык!»

Якуб

Привыкнешь ли к неволе?

Фрейенд

 Вся штука в этом, брат.

Якуб

Я здесь уж скоро год,
Но с прежней силою тоска меня гнетет.

Фрейенд

Вот Томаш, тот привык к тюремным ароматам,
На свежем воздухе он задохнется вмиг.
Все в камере сидит и так дышать отвык,
Что если б вышел вон, то мог бы стать богатым;
Глотнул бы воздуха, уже, глядишь, и пьян,
А кто не пьет вина, у тех полней карман.

Томаш

Нет лучше голодать, болеть, лежать в могиле,
Побои, хуже — суд иль следствие терпеть,
Чем с вами, господа, со всеми тут сидеть!
Они б, мерзавцы, нас гуртом передушили.

Фрейенд

Ах, значит, ты о нас печалишься, сосед!
Уж не меня ль жалеть? Скажи, кому я нужен?
Вот если бы война! Пан Фрейенд с шашкой дружен,
Уж он казакам бы нашпиговал хребет!
А что я без войны? Еще полсотни лет
Царя я буду клясть, а там сгнию в могиле.
На воле чем я был? Так, чем-то вроде пыли,
С вином и порохом себя сравнил бы, но
Закупорено все, и порох и вино, —
Я приравнен в цене к бутылкам и к патронам.
На воле я б сгорел, как порох над огнем,
Давно бы выдохся, как незакрытый ром;
Но если я пойду, звеня кандальным звоном,
В Сибирь, на каторгу, в Литве заговорят:
«Так гибнет ни за что на каторге наш брат.
Постой, проклятый царь! Постой, москаль негодный!»
Да я б на плаху лег, мой Томаш благородный,
Чтоб ты на свете жил хотя бы лишний час!
Лишь смертью мне дано служить моей отчизне.
Живи я десять раз, я б отдал десять жизней,
Когда б такой ценой вернул твою хоть раз
Иль спас Конраду жизнь, поэту с мрачным ликом,
Кто знает, как цыган, что людям суждено.
(Конраду)
Слух о тебе идет как о певце великом,
И я люблю тебя, — ты, право, как вино:
Ты хмелем песен жжешь, ты чувства зажигаешь,
Мы пьем, и пьяны все, а ты, брат, иссякаешь.
(Утирая слезы, берет за руку Конрада.)
(К Томашу и Конраду.)
Да, да, вы любы мне, но можно ведь любить
И не реветь при том. Итак, предупреждаю:
Не плачьте, а не то, как стану слезы лить,
Так потушу огонь, и не видать нам чаю.
(Готовит чай.)