Увидев Биноя и Лолиту, Шотиш со всех ног кинулся к ним и, схватив обоих за руки, забросал вопросами:
– А Шучорита? Где она? Разве она не приехала?
Биной обшарил карманы, посмотрел по сторонам и воскликнул:
– Действительно, куда же она делась? Потерялась, наверно.
– Будет вам,- закричал Шотиш, подталкивая Биноя.- Скажи ты, Лолита, где она?
– Шучорита приедет завтра,- бросила на ходу Лолита, направляясь прямо к комнате Пореша-бабу.
Но Шотиш тянул их в другую сторону.
– Пошли, посмотрите, кто к нам приехал.
– Не приставай! – воскликнула девушка, вырывая руку.- Мне нужно к отцу.
– А отец ушел,- сообщил Шотиш,- и вернется не скоро. При этом известии молодые люди почувствовали некоторое
облегчение.
– Ну, так кто же приехал? – спросила Лолита.
– Не скажу,- ответил Шотиш.- Ну-ка, Биной-бабу, угадайте, кто приехал? Никогда не угадаете. Ни за что на свете!
Биной стал перечислять самые невероятные и нелепые имена. Сперва он назвал Сирадж-уд-доулу [196]
, затем раджу Нобокришно [197] и, наконец, Нондокумара [198]. После каждого имени Шотиш пронзительным голосом выкрикивал «нет» и доказывал, что присутствие в доме подобных гостей совершенно невозможно. Биной вынужден был сдаться, смиренно заметив, что он совсем не подумал о том, как трудно было бы добраться до их дома такому гостю, как Сирадж-уд-доула.– Во всяком случае,- заключил он,- пусть сначала твоя сестра сходит и посмотрит, в чем дело, а в случае необходимости позовите и меня.
– Да нет же,- упорствовал Шотиш,- пошли все вместе.
– Куда же идти? – спросила Лолита.
– На самый верх.
В одном уголке крыши была пристроена небольшая комнатка. С южной стороны к ней примыкал навес, защищавший ее от солнца и дождя. Послушно следуя за Шотишем, Биной и Лолита пришли туда и увидели пожилую женщину в очках, которая сидела под навесом на небольшой циновке и читала «Рамаяну» Криттибаша [199]
. Одна дужка ее очков была сломана и заменена веревочкой. На вид женщине было лет сорок пять. Спереди надо лбом волосы ее уже начали редеть, но лицо было свежее и гладкое, как спелый плод. Между бровей виднелся несмываемый знак касты. Украшений, однако, на ней не было, и одежда была вдовьей.Увидев Лолиту, женщина сняла очки и, отложив книгу в сторону, стала взволнованно всматриваться в ее лицо. Но, заметив Биноя, который шел позади, она натянула на голову край сари и направилась было в комнату. Однако Шотиш успел схватить ее за руку.
– Ну зачем ты убегаешь, тетя? – воскликнул он,- это же наша Лолита, а это Биной-бабу. Старшая сестра приедет завтра.
Такой краткой рекомендации оказалось достаточно. Без сомнения, все сведения о Биное-бабу были сообщены еще раньше, потому что, если уж Шотиш дорывался до интересовавшей его темы, остановить его, прежде чем он не выболтает все до конца, было невозможно.
Лолита стояла в молчаливом изумлении, не понимая, что за «тетя» появилась у Шотиша. Но когда Биной низко склонился и взял прах от ног пожилой женщины, девушка тотчас последовала его примеру.
Затем тетя принесла из комнаты большую циновку и, расстелив ее, пригласила:
– Садись, сын мой, и ты, дитя мое, сядь!
Когда Биной и Лолита уселись, она села сама, а Шотиш примостился возле нее. Крепко обняв его правой рукой, она сказала:
– Вы меня, наверное, не знаете, но я – тетя Шотиша, его мать приходилась мне родной сестрой.
И не столько эти простые слова, как что-то в ее лице и тоне сказало им о горькой, слезами омытой жизни, прожитой этой женщиной. Поэтому когда она, прижав мальчика к груди, произнесла: «Я – тетя Шотиша»,- Биной в душе почувствовал к ней глубокое сострадание.
– Нет, не годится, чтобы Шотиш захватывал на вас исключительные права,- заявил он,- иначе я, несмотря на долгую дружбу, поссорюсь с ним. И так он зовет меня не дада, а Биной-бабу, а теперь, если он у меня еще и тетю оттягает, это будет уже слишком.
Для Биноя не составляло большого труда очаровать кого угодно. Тетя и оглянуться не успела, как этот вежливый юноша занял в ее сердце место рядом с Шотишем.
– А где твоя мать, дитя мое? – обратилась она к Биною.
– Родную мать я потерял очень давно,- ответил он,- и все-таки не имею права сказать, что у меня нет матери,- и тут, при мысли об Анондомойи и о том, чем была она для него, глаза Биноя увлажнились.