– Да разве в словах дело? – сказала она.- Неужели вы заставите меня поступать против воли из-за какого-то слова? А разве правда не важнее всех лживых слов? Неужели только потому, что я много раз делала одну и ту же ошибку, эту ошибку уж не исправить? Теперь, когда я поняла, что заблуждалась, я чувствую себя обязанной отказаться от своего прежнего обещания,- поступить иначе было бы нечестно с моей стороны.
Харан никак не мог понять, откуда такая перемена. Он и мысли не допускал – для этого ему не хватало ни ума, ни скромности,- что сам своей назойливостью довел Шучориту до того, что даже обычные спокойствие и кротость изменили ей. В душе он был твердо убежден, что виноваты во всем Биной и Гора.
– Ну, так что же это за ошибка, которую ты вдруг обнаружила? – спросил он.
– Надо ли спрашивать об этом,- возразила Шучорита,- неужели недостаточно того, что я отказываюсь от своего обещания.
– Но ведь нам, несомненно, придется давать какое-то объяснение членам «Брахмо Самаджа». Что ты скажешь им, что скажу я?
– Я лично ничего не скажу,- ответила Шучорита.- Если же вам обязательно что-то говорить, можете сказать, что Шучорита еще молода, глупа, непостоянна… что угодно. Нам же с вами говорить больше не о чем.
– Нет, так это не может кончиться,- воскликнул Харан.- Если Пореш-бабу…
Как раз в этот момент сам Пореш-бабу вошел в комнату.
– В чем дело, Пану-бабу? – спросил он.- Что вы хотите мне сказать?
Шучорита направилась было к выходу, но Харан остановил ее:
– Подожди, Шучорита, давай-ка обсудим этот вопрос в присутствии Пореша-бабу.
Девушка повернулась и остановилась на месте, Харан же сказал:
– Пореш-бабу, сегодня, спустя столько времени, Шучорита вдруг заявила, что она не согласна на брак со мной! Разве имела она право шутить делом такой важности? И не думаете ли вы, что часть ответственности за эту скверную историю ложится и на вас?
Пореш-бабу погладил Шучориту по голове.
– Тебе, дитя, незачем здесь оставаться, иди к себе,- ласково сказал он.
От этих простых, но теплых слов слезы брызнули из глаз Шучориты, и она поспешно вышла из комнаты». Пореш-бабу вернулся к прерванному разговору.
– Я с самого начала боялся, что Шучорита дала согласие выйти за вас замуж, не разобравшись как следует в своих чувствах, – сказал он.- Именно поэтому я и не решался удовлетворить вашу просьбу относительно официальной помолвки.
– А не кажется ли вам,- возразил Харан, – что, может быть, раньше, давая согласие, Шучорита прекрасно разбиралась в своих чувствах и что именно отказ ее вызван тем, что она в своих чувствах запуталась?
– Оба предположения одинаково возможны,- согласился Пореш-бабу,- но при таких обстоятельствах о свадьбе, конечно, не может быть и речи.
– И вы не хотели бы посоветовать Шучорите ради ее собственного же блага?…
– Кому-кому, а вам следовало бы знать, что все мои советы Шучорите направлены исключительно на ее благо.
– Если бы это было так,- возразил Харан,- Шучорита никогда не позволила бы себе того, что она сделала. Все, что творится за последнее время в вашей семье, я вам прямо говорю – результат вашей неосмотрительности.
– Здесь вы правы,- усмехнулся Пореш-бабу.- Кому же, как не мне, нести ответственность за то, что делается в моей семье?
– Так помяните мое слово, когда-нибудь вы еще раскаетесь.
– Раскаяние – это от бога. Я боюсь не раскаяния, Пану-бабу, я боюсь совершить неправильный поступок,- ответил Пореш-бабу.
Тут вошла Шучорита. Подойдя к Порешу-бабу, она взяла его за руку и сказала:
– Отец, уже время идти на молитву.
– Пану-бабу, может быть, вы подождете меня? – спросил Пореш.
Коротко буркнув «нет», Харан наконец удалился.
Глава сорок первая
Шучориту пугала борьба как с самой собой, так и со всеми окружающими, которая, по-видимому, предстояла ей. Она решительно не могла представить себе, к чему приведет се чувство к Горе, которое, незаметно набирая силу, после ареста молодого человека заявило о себе решительно и властно. Она ни с кем не могла поделиться своим секретом, она боялась признаться в своем чувстве даже себе.
У нее почти не бывало возможности побыть одной, чтобы покончить как-то с этим внутренним разладом, хотя бы путем компромисса, потому что Харан умудрился напустить на нее чуть ли не весь «Брахмо Самадж». Было похоже, что его стараниями какой-нибудь пасквиль вот-вот появится в газете.
А тут еще тетя… С ней тоже надо было что-то предпринимать, и решение откладывать было нельзя, иначе дело могло кончиться плохо. Шучорита поняла, что в ее жизни наступил крутой поворот, что миновали дни, когда можно было идти привычным путем, когда мысли сами бежали по знакомому Руслу.
В это тяжелое время единственной ее опорой был Пореш-бабу. И не потому, что она обращалась к нему за советом или наставлениями – было много такого в ее мыслях, в чем она не могла открыться даже ему, было и такое, о чем говорить с ним ей было просто стыдно. Но ей было важно знать, что он тут, что он с ней. Он был ее тихим прибежищем, от него она видела неусыпную отеческую заботу и нежную, совсем материнскую, ласку.