Болото тихой северной страныВ осенних сумерках таинственней погоста.Цветут цветы. Мы не поймем их ростаИз заповедных недр, их сонной глубины.Порой, грустя, мы вспоминаем что-то…Но что? Мы и земле и богу далеки…В гробах трясин родятся огоньки…Во тьме родится свет… Мы — огоньки болота.
<1906–1907>
Из анатолийских песней
Девичья
Свежий ветер дует в сумеркахНа скалистый островок.Закачалась чайка сераяПод скалой, как поплавок.Под крыло головку спряталаИ забылась в полусне.Я бы тоже позабыласяНа качающей волне!Поздно ночью в саклю темнуюГрусть и скуку принесешь.Поздно ночью с милым встретишься,Да и то когда заснешь!
<1906–1907>
Рыбацкая
Летом в море легкая вода,Белые сухие паруса,Иглами стальными в неводаСыплется под баркою хамса.Осенью не весел Трапезонд!В море вьюга, холод и туман,Ходит головами горизонт,В пену зарывается бакан.Тяжела студеная вода,Буря в ночь осеннюю дерзка,Да на волю гонит из гнездаЛютая голодная тоска!
Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его — как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —II ну плясать и стукать клювом в гроб!»В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая.Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль{34}… Все прочее есть гиль».