Стиховорения и драмы

Не так, как облачка в лазурных небесах,
Не так, как бег струи в сребристых ручейках,
Не так, как легкий ветр над юными цветами,
Нет — легче сизых облаков,
И струй, и вешних ветерков
Мелькают дни за днями.
Когда средь тишины промчится легкий челн
По лону светлому ильменских синих волн,
За ним среди зыбей, на миг один блеснувших,
Вновь исчезает беглый след;
Так гибнут в тёмной бездне лет
Следы времен минувших.

Счастлив, кто век провёл златой

С любовью, дружбою и резвою мечтой,
Счастлив, кто избранный богами и судьбою,
Не видел старости туманных, хладных дней,
Сошёл в безмолвный дом теней,
Простившись с радостью и жизнию младою.
Он видел мир, как в сладком сне,
Цветною радугой сквозь занавес тумана,
На мрачной сердца глубине
Он не читал притворства и обмана,
И упованья юных лет
Пред ним во мгле не исчезали;
Счастливца в жизни не встречали
Ни грозна длань судьбы, ни бремя лютых бед,
Ни чувство тяжкое, ужаснее печали,
Души увядшей пустота.
Нет, радость дни его цветами усыпала,
Надежда сладкая пред юношей летала
И, дочь благих небес, лелеяла мечта,
Но счастливей стократ, кто с бодрою душою
За вольность родины летел в кровавый бой
И лучезарною браздою
Рассёк времён туман густой, —
Он лёг главой, непобежденный,
В объятьях гроба отдохнуть
Не так, как старец утомленный,
Свершивший много трудный путь;
Но так, как царь светил спокойный, величавый,
Нисшедший в рдяные моря;
Он лёг... И вслед за ним вспылала вечной славы
Неугасимая заря.
И имя витязя, гремя в веках далёких,
Как грозный глас трубы на вторящих горах,
Пробудит в гражданах весь пламень чувств высоких
И ужас в дерзких пришлецах.
За днями быстро дни мелькали,
И битвы битвам вслед пылали.
От тихих новградских лугов,
Покрытых тучными стадами,
До тех пустынных берегов,
Где среди блат, среди лесов
Нева широкими струями
Встречает сонм морских валов,
Везде, на дне долин глубоких,
В глуши степей, в тиши полян
Восстала цепь холмов высоких,
Могилы хладные варягов и славян.
И Новград под лучом свободы
Чело венчанное поднял,
В нём прежний пылкий дух вспылал,
И отдалённые народы,
И гордые послы царей,
Во прах склонившимся главами,
К нему текли с богатыми дарами,
И с данию земли, и с данию морей.
Но ты, отец сынов непобеждённых
Весь мир наполнивший гремящею молвой,
О край Рослагена! венец затмился твой;
Померкла слава дел, тобою совершённых.
Везде, где ветр шумит, где пенится волна,
Твои бойцы бесстрашные летали,
Везде: полдневная страна,
И Запад, и Восток пред ними трепетали.
По яростным зыбям покорных им морей
Они неслись с крылатыми ладьями,
Как стадо белых лебедей,
К брегам, проклятыми небесами.
Так слёзы дев, и стоны матерей,
И кровь, бегущая реками,
Где витязи твои промчалися с войной.
Прошло, и воин молодой
Затмил венец твоей блестящей славы,
Везде, где он стремился в бой,
Где пламенем сверкал булат его кровавый,
За ним летала смерть, пред ним носился страх,
Пред ним низвержены во прах
Знамёна гордые рослагенской дружины,
Покрылись трупами врагов
Славян свободные равнины,
И Волхов зрел сынов чужбины,
Бегущих вдоль своих брегов.

Пред кем народов истребитель,

Пред кем смирился чёрный вран?
Кто, кто в путь славы вёл славян,
Непобеждённых победитель?
Не князь, не вождь, но смело в бой за ним
Толпы послушные летают;
Не старец он, но пред бойцом младым
Вожди и старцы умолкают.
Его был счастливый удел
Владеть покорными сердцами,
В душе возвышенной горел
Огонь, возжённый небесами.
Ему от ранних детских дней
Дажбог внушил дар чувств высоких,
И мудрости, и дум глубоких,
И сладкий дар златых речей.
Его и силой, и красою
Блестящий света царь одел,
И на младом челе могущею рукою
Черту владычества Перун запечатлел.
Как в сонме звёзд денница золотая,
Стоял ли он в кругу богатырей,
Их всех главою превышая,
Прекрасен был и тихий свет очей,
И стана стройность молодая;
Прекрасен средь седых вождей.
Когда он силой слов могущих
Готовил гибель для врагов,
Победу новградских полков
И славу подвигов грядущих.
Когда ж он к битвам выступал
И на врагах остановлял
Свои сверкающие очи,
Кто взор бы встретить сей возмог?
Не столь ужасен брани бог,
Когда мрачнее чёрной ночи
Несётся в высоте меж небом и землёй,
Одетый трепетом, сопутствуем враждой.
Но среди шума игр весёлых
Один Вадим печален был,
В толпе безмолвен он бродил,
И взор туманный говорил
О думах грустных и тяжёлых.
Он был на радостных пирах,
Но радости был чужд душою;
Его слова, улыбка на устах
Дышали тайною тоскою.
Средь сонма счастливых друзей,
Бывало изредка, он счастливым казался.
Но вдруг — он вновь от их речей,
От громких смехов удалялся,
Иль, бровь насупивши, в забвении стоял
Уныло, мрачно, одиноко;
И в бездне прошлого далёко,
Далёко мыслию летал.
Когда ещё, прельщён мечтою,
Он думал, как в неясном сне,
О счастье, славе и войне,
С какою радостью живою
Оставил он скалу, жилище юных лет,
С какою радостью вступил в безвестный свет.
Но первый шаг рассеял сновиденья.
Ему явилися все ужасы сраженья,
Опустошение полей,
Покрытых мёртвыми телами,
И сонмы бледных матерей,
Рыдающих над падшими сынами.
Везде он слышал вопль и стон,
Везде он видел смерть, бегущей крови реки,
Везде печаль... С тех пор навеки
Источник счастия в Вадиме отравлён.
Но сила прежняя душе не изменяла,
Свободой, жаждой громких дел
И славой пылкий дух горел;
И там, где длань судьбы безжалостной срывала
Сады прелестные, взращённые мечтой,
Там в тишине таился свет чудесный;
Где опыт сеял хлад мертвящею рукой,
Ещё хранился огонь небесный,
И в теплоте его лучей
Росла надежда лучших дней.

Седой Бертольд на пир богатый

Сзывал рослагенских вождей,
И замка в светлые палаты
Теснился шумный рой гостей.
Вблизи над тихими волнами
Ладей белели паруса,
Протяжно вторились брегами
Певцов веселых голоса;
И замок с яркими огнями,
Покоясь на крутых скалах,
С вратами, башнями, бойницами, стенами
Гляделся в зеркальных водах.
Всё было шум, всё было радость.
За полной чашей круговой
С цветущею ланитой младость
И старость с белою главой
Заботы жизни забывали
И дружным сонмом пировали
С равно веселою душой.
Иные пили вспоминанья
Давно минувшей их весны,
Другие — злато упованье
С мечтами сладкими и славы, и войны.
Но скальд вставал, и гласы умолкали,
Безмолвствовал веселый сонм,
И кубки полные стояли
Недвижно с пенистым вином.
И скальд пел стук мечей, свирепое сраженье,
И на главе вождей сверкающий венец,
И дружбу, и тебя, источник вдохновенья,
Любовь могущая, владычица сердец.
И струны звонкие, казалося, дышали,
По арфе жизни дух незримо пробежал.
То, мнилось, гром гремел, то ручейки роптали,
То слышен битвы шум, то легкий ветр вздыхал.
И с грудью трепетной, с главою наклоненной,
Едва дыша, в глубокой тишине
Все витязи свой слух склоняли восхищенный
И к песне сладостной, и к сладостной струне.
Но звук ее смолкал, и ярче вновь пылало
Веселье бурное гостей;
Вновь кубки двигались, вино рекой бежало,
И крик, и смех, и шум речей
В один нестройный звук сливались
И в звонком замке раздавались,
Как рев бунтующих морей.

Все тихо в башне, где Ровена

В своей светлице, у окна —
Глава на перси наклонена —
Сидела, грустных дум полна.
Ночей безмолвное светило
Катилось в небе голубом
И грозный замок серебрило
Своим задумчивым лучом.
Светлелись холмы и долины,
Светлелись скалы с серым мхом,
И моря спящие равнины
Блистали ярким серебром.
Едва осина трепетала,
Едва с березой ветр шептал,
И сонная волна плескала,
Дремало море, брег дремал.
Но дочь Бертольда не взирала
На холмы, долы, на леса
И на безмолвные над нею небеса.
Осины бледной трепетанье,
Ночного ветра легкий шум
И тихое волны плесканье
Не развлекали грустных дум.
Она мечтала — и душою
Летела через глубь морей
И крупную слезу порою
Стирала с голубых очей.
С главы власы ее бежали
Небрежной черною струей,
И вздохи белу грудь вздымали,
И скорбен был взор девы молодой.

Прекрасны, как мечты задумчивых Баянов,

Как первый солнца луч, рассекший зыбь туманов,
Как утро вешнее с росистою зарей,
Цвела под сению родительского крова
Ровена, дочь вождя седого.
Кто мог бы зреть с холодною душой
И свежий блеск ее чела младого
Меж кудрей черных и густых,
И красоту улыбки томной,
И длинный шелк ресницы скромной,
И неба взоров голубых?
Смотри, как лебедь горделивый
Плывет по зеркалу полунощных зыбей,
Так средь толпы подруг игривой
По мягкому ковру муравчатых полей
Вечерней позднею порою
При шуме тихоструйных вод
Она воздушною стопою
Водила легкий хоровод.
Но кто опишет глас прелестный,
Волшебный звук ее речей?
Нет, нет, весной в тени древесной
Не так пленительно вздыхает соловей,
Как струи в берегах душистых,
Ровены тихой век бежал,
Но часто ток ручьев сребристых
Свирепый вихорь возмущал,
И Лель своей надеждой льстивой,
Своею сладостной тоской
Души беспечной и счастливой
Разрушил девственный покой.

Звезда полунощи сияла

Над омраченною волной;
Ровена плакала, вздыхала
И томным оком пробегала
Дремучий лес и брег крутой.
Вдруг зрит она: в дали туманной
Огонь блеснул сквозь темный бор.
«Он здесь! он здесь! привет желанный!» —
И заблистал веселый взор.
Уже под легкою рукою
Угрюмой башни дверь скрипит
И дева с трепетной душою
Под светлый кров небес летит.
Привет желанного свиданья
Ровене светится вдали.

На крыльях радости, желанья,

Едва касаяся земли,
Она в боязни молчаливой
По диким камням, меж кустов
Летит вдоль дремлющих валов
Быстрее серны торопливой.
И все вокруг нее молчит.
Ее узрев, пловец усталый
Оставить темный брег спешит
С своей ладьею запоздалой.
Он знает, что во мгле ночной,
Оставив бездну вод и тень дубравы мрачной,
Русалка хитрая спешит на брег морской
В одежде белой и прозрачной.

Досель безвестна мне любовь

И пылкой страсти огнь мятежный;
От милых взоров, ласки нежной
Моя не волновалась кровь.
И мне не петь свиданья радость
И встречу тайную полуночной порой,
Речей и томных вздохов сладость,
И сердца разговор немой.
Нет, песнь моя гласит одни печали;
Сопутницы мои от колыбельных дней,
Они мой гений воспитали,
И тихой арфы стон есть глас души моей.

Они недвижимо стояли,

Они друг на друга взирали
С слезами в пламеных очах;
Слова, начавшись, умирали
На их трепещущих устах.
Вздохнув, Ровена томны очи
Воздвигла к тверди голубой;
Там вечные светила ночи
Спокойно круг свершали свой.
Вздохнула снова и молчанье
Дрожащим гласом прервала:
«О славянин, я поняла
Твое безмолвное страданье;
Твое чело, твой полный грусти взор,
Сей тихий вздох душевной муки
Сказали мне и грозну весть разлуки,
И вечных слез ужасный приговор.
Ах! сердце вещею тоскою
Давно мне предрекло печаль.
Когда, глядя в туманну даль,
Летела я к тебе пылающей душою,
Когда одна на береге морском
Я о любви, о радости мечтала
Иль звуку милому речей твоих внимала
В восторге сладком и немом;
Тогда, о славянин, казалось часто мне,
Что, тайный ужас навевая,
Носилась надо мной в полночной тишине
Судьбы десница роковая.
Казалось, счастие бежало от меня.
Мне слышались невнятные угрозы,
Из глаз моих лились невольно слезы,
И вздохами вздымалась грудь моя.
Свершилось всё! исчезли сновиденья,
Завял навек надежды ранний цвет;
Ты в брань идешь, тебя зовут сраженья
И славы гибельный привет.
За ней стремясь, средь вихря сеч жестоких,
На грозный пир безжалостной войны,
Ты, может быть, исполнен дум высоких,
Забудешь дочь враждебной стороны.
Умолкнет гром военной непогоды,
И, девою славянскою прельщен,
Под сению и мира, и свободы
Ты вновь начнешь прелестный счастья сон.
Но для меня не возвратится радость.
На сих скалах, далеко от тебя,
В тоске, слезах моя увянет младость,
Кляня любовь, но все еще любя».

Под сенью векового древа

Над скатом мрачным скал крутых
В безмолвии стояла дева
И витязь в латах боевых.
Прискорбен вид Ровены милой;
Склоненный взор блестит слезой;
И витязь бледный и унылый
Глядит на месяц золотой.
Всё тихо; над долиной сонной
Лежит росы серебряной покров,
И пар дымился благовонный
Вокруг увлажненных цветов.
Но вдруг промчался над полями
И тихо зашумел водами
На миг проснувшийся поток.
Со вздохом дева светлы очи
Воздвигла к тверди голубой,
Где вечные светила ночи
Спокойно круг свершали свой;
Со вздохом длинными власами
Слезу с ланиты отерла
И так дрожащими устами
К младому другу начала:
«Вадим! Вадим! Ужели всё свершилось?
Ужель настал разлуки грозный час?
И в мрак густой навеки закатилось
Светило счастия, блеснувшее для нас?
Но ты молчишь... Увы! сие молчанье,
И тяжкий вздох, и полный грусти взор
Сказали мне души твоей страданье
И вечных слез ужасный приговор».Начало 1820-х годов