Стикс

Ехали они с полчаса. Сначала по шоссе, потом по проселочной дороге. Машину потряхивало на ухабах. Хорошо, что дождей в этом году было мало, а конец мая и начало июня выдались необычайно жаркими. В дождливую погоду колеса, должно быть, вязнут в грязи. Он вроде бы узнавал места. Деревенька, куда они приехали, была небольшой. Дома старые, бревенчатые, современные постройки и щитовые дачные домики по пальцам пересчитать. Взгляд все время натыкался на потемневшие от времени и дождей бревна, облупившиеся наличники, позеленевшие крыши.

Возле одного из таких домов машина и остановилась. Он замер от восторга: какая там дача! Настоящий деревенский дом! Родина. Он всегда помнил, что это его родина. Надо бы у матери спросить. Может быть, первое время после его рождения они жили в деревенском доме?

На крыльцо под козырьком, покрытым замшелым от времени шифером, вышла женщина лет шестидесяти (он догадался, что теща), обрадовалась, охнула, захлопотала:

– В дом проходите, в дом! Радость-то какая! Давно ж не виделись! Толя! Гости к нам! Толя!

Вышел и Зоин отец, буркнул что-то неразборчивое, нехотя подал руку. Он почувствовал, что родители жены не очень-то его жалуют. Из сада выбежали Головешки, еще больше посмуглевшие на солнце, увидев его, замедлили шаг, подошли степенно. Он нагнулся, поправил сбившиеся банты: один розовый, другой голубой. Точно помнил, что с розовым – Маша, та, что соображает в математике. А с голубым, значит, Даша – гуманитарий. Какие разные у него девочки! Хотя и близняшки.

– Как дела? – улыбнулся. – Купаться пойдем?

Они оживились, переглянулись. Понимали друг друга не то что с полуслова – с полувзгляда. Он достал гостинцы из сумок, принялся раздавать. Они, как всегда, не ссорились и, несмотря на то что шоколадок и прочих сладостей было по две штуки, причем одинаковые, все равно разворачивали каждую конфету и делили пополам. У него сердце отчего-то заныло. Как будто в детстве он был обделен. Чем? Кем?

Теща пригласила к столу, выставила запотевшую бутылку водки. Он вспомнил, что зовут ее Анна Максимовна. Зоя говорила: Анна Максимовна и Анатолий Львович. Тесть разлил по рюмкам прозрачную жидкость:

– Ну, со свиданьицем!

Зоя выпила, но поперхнулась, закашлялась, он сделал глоток и поставил рюмку на стол. Поймал удивленный взгляд тещи. Пусть. Не хочется. Не нравится ему пить водку, и все тут. Да еще в такую жару. Обед был простой: жареная картошка, салат из огурцов-помидоров, селедочка, посыпанная зеленым лучком. Ел он с аппетитом и все время оглядывался. С детства знакомый деревенский дом, такой родной: высокий некрашеный потолок, русская печь, беленная известкой, чугунная заслонка, шесток, пол из толстенных досок…

– Жарко сегодня, Анна Максимовна, – улыбнулся он. – Печь-то давно не топите, должно быть?

– Какое там! – махнула рукой теща. – Жара ж!

– Да, жарковато, – подтвердил тесть и, кашлянув, спросил: – Как со здоровьем, Иван… кхе-кхе…?

– Поправляюсь, – коротко сказал он.

– Оно конечно. Поберечься надо. Мать, а мне рюмочку еще можно?

– Да ну тебя! – махнула на него кухонным полотенцем теща. – Рюмочку! С рюмочки все у тебя и начинается! Иди вон лучше в огород, шланг налаживай. Поливать вечером будем.

– А чего его налаживать? Шланг как шланг, – подмигнул тесть. – Бери да поливай. Мотор, однако, барахлит. Смазать бы надо.

– Я тебе сейчас смажу! Полотенцем по спине. Зять не пьет, и ты помолчи.

– Может, я чем помогу? – поинтересовался Иван из вежливости. В моторах он ничего не понимает, это точно.

– Да я ж пошутил. Работает мотор. Идите лучше на речку. Девчонки заждались.

– Да-да. Пойдем, Зоя?

Она вышла из дома первой, он задержался в сенях и услышал, как теща сказала:

– Зятька-то, Толя, как подменили. Стал человеком. Ишь: Анна Максимовна! Уважительно. А то все мать да мать. А то и матом пульнет. Когда пьяный, и вовсе не подходи. Может, и наладится у них…

Он и сам вдруг поверил, что все наладится. И отчего-то записал себе в календарь и этот день – шестой. Хотя ничего существенного он сегодня не сделал. Для Дела. Приехал с женой к детям, привез продукты, гостинцы, пошел с ними на речку купаться, до шести часов жарился под солнцем, все больше смуглея, учил девчонок плавать. Маша и Даша, визжа, висели у него на шее, барахтали ногами в воде. Он смеялся, брызгался, как мальчишка, в шутку затаскивал их поглубже, где им было с головой, зорко следя, чтобы девчонки не захлебнулись. Придерживал Головешек в воде за талию, за тонкие плечи, и руки были удивительно сильными, словно из железа. Потом на берегу выжимал их черные, насквозь промокшие косички и объяснял, как правильно брать дыхание. Зоя молча, не шевелясь, сидела на берегу в темных очках. Когда девчонки убежали играть с другими детьми, он снял с нее очки и увидел, что она плачет.

– Что случилось? Я делаю что-то не так? Зоя?

– Где ж ты был все эти годы? – тихо спросила она. И с тоской: – Ваня, где?

– Где был? Как где? С тобой.

Она отрицательно покачала головой. Солнце светило ярко, и он смотрел очень долго. Пытался понять: что происходит? Сказал с удивлением: