Стикс

– Зоя, у тебя разные глаза! Один карий, а другой голубой! Надо же!

– Ой! Некрасиво, да? – Она схватилась за темные очки.

– Нет, что ты! Оригинально! Никогда раньше такого не видел! Не надо, не надевай… А почему ты не купаешься? И не раздеваешься? У тебя купальника нет?

– Стесняюсь. Не девочка уже. Рожала, кормила. Не то что ты – орел! Вон как девицы на тебя глазеют, – грустно пошутила она. – И плаваю, как лягушка.

– Да? А у меня, кажется, великолепный кроль! Смотри!

Он разбежался, бултыхнулся с берега в воду, почувствовал, как она оглушила, ударив по барабанным перепонкам, рванулся, вынырнул метрах в четырех от берега, поплыл размашисто, широко, быстро. Красиво поплыл.

– Папа плывет, папа! – восторженно закричали с берега Головешки. – Ух ты! Смотрите, это наш папа!

Он чувствовал, что постепенно набирает форму. Ребятня на берегу визжала от восторга. В самом деле, кроль у него роскошный. Стоило столько тренироваться! Пусть девчонки гордятся отцом. Хорошо!

Когда вылез на берег, Зоя грустно улыбалась. Заметила:

– А плавать ты стал совсем по-другому.

– А раньше как плавал? – поинтересовался он.

– Неплохо, но не так красиво. И, кажется, не так быстро. Да я и видела-то всего пару раз, – стала оправдываться она. – Может, и так плавал. Ты на речку со мной не ходил, стеснялся, все говорил, что фигура у меня некрасивая.

– Бред какой! Из-за этого с женой на речку не ходить? Извини, я имею в виду не твою фигуру.

– Я некрасивая, – вдруг всхлипнула она. – Не пара тебе.

– Зоя, перестань! Ну хватит же! Зоя! Дети смотрят. Ну все, все…

И он, нагнувшись, поцеловал ее по очереди в оба глаза: один раз в карий, другой в голубой. Почувствовал вдруг в душе совсем другое. Уже не «жалко, что ли?». Еще не любовь, но смутное волнение. Томление? Предчувствие любви. «Где ж я был все эти годы? – подумал он. – Где? С кем? Ведь как хорошо, спокойно. Все ясно и просто. В душе покой, состояние равновесия. Как будто прежде душа раскачивалась, разделенная, на двух чашах, «хорошо» и «плохо», а теперь вдруг нашла точку опоры и замерла. Два ручейка слились в один. Я, Иван Мукаев, есть единое целое. Надолго ли?» Пузырь внутри сжался или, может, исчез вовсе? Нельзя его оттуда выпускать, никак нельзя.

– А твои родители не будут волноваться? – спросил он Зою. – Мы уже давно на реке. Может, им позвонить?

И она опять не смогла сдержать удивления, ее глаза словно спрашивали: «Кто ты теперь? Кто?» А ведь он говорил очень простые, естественные слова. Отчего же раньше никогда их не говорил?

День седьмой, ночь

Все счастливые дни похожи один на другой, тут уж ничего не поделаешь. Это горе разное, и причины его каждый раз разные. То денег нет, то здоровья, то любовь ответа не нашла, а то и просто тоска забирает оттого, что горя впереди больше, чем счастья. Старость – это не только болезни, но и потери. Одиночество, длинные, ничем не заполненные дни. Оттого и тоска. А что такое счастье? Это когда все есть, а всего не может быть ни больше, ни меньше. Каждый раз одинаково.

Этот день, воскресенье, он тоже занес в актив за номером семь, обдумав все его события ночью, в постели. События мелкие и на первый взгляд незначительные: звонкий смех Головешек, тихую улыбку Зои, тайные, поощряющие взгляды тещи, молчаливое одобрение тестя. Это была его Семья, люди, которые приняли его в свой круг, посадили за свой стол, люди, которым он обязан редкими минутами покоя и ничем не объяснимого счастья. Они на время избавили его от одиночества и страха. Похоже, он боялся воспоминаний.

Он чувствовал, что вечер седьмого дня – закат его душевного равновесия. Завтра будет день восьмой, тяжелый, и не потому что понедельник, а потому что придется решать важную для себя проблему: сажать Игната Хайкина или не сажать. Теоретически Хайкин мог убить. И ту женщину, что нашли восемнадцать лет назад в Горетовке, и кума как свидетеля, и своего соседа. И мог не помнить, как убил всех остальных. Психиатрическая экспертиза, которую до сих пор почему-то не провели, наверняка определит отклонения от нормы. Хайкин человек больной.

«Убивец», – вспомнил он хриплый шепот Игната и его руку, тянущуюся к дыроколу. В этот момент вошел Руслан. И Хайкин сразу сжался, руку отдернул. Этот эпизод не давал ему покоя.

Впервые в душе прозвенел звоночек. Хайкин боится Руслана. Его, следователя Мукаева, слишком уж долго не было. Пропал на неделю, потом месяц валялся в больнице. И с подследственным работал капитан Свистунов. «Ну да ты, Игнат, все уже знаешь», – вот как поработал.

– Ваня, ты почему не спишь?

Они лежали в постели, Зою разморило. Она была счастлива и не скрывала этого. Глаза у нее слипались, но заснуть раньше, чем он, Зоя все равно не могла.

– Думаю, – ответил он не очень охотно.

– О чем?

– Есть одна женщина…

– Женщина? – Зоя приподнялась на локте, посмотрела в упор. – Какая женщина?

– Ее зовут Лора. Лариса. Я никогда тебе о ней не говорил?

– Лора? Может быть, Леся?

– Значит, о Лесе ты знала.

– Весь город знал.

– А о Лоре? О той, что живет в Нахаловке, в частном особняке?