– Никто. Сам вспомнил. Пусти. Отойди, я сказал! С дороги!
– Я с тобой, – Руслан махнул рукой парням в камуфляже: мол, прикройте, если что.
Они вместе направились к калитке. А он действительно вспомнил. Все, до последней выщербленной плитки на дорожке, что вела к дому. Вспомнил маленький, но глубокий пруд, черную яму у самого забора, затянутую ряской. Забор был глухой, высотой в два человеческих роста. Вспомнил плакучую иву над прудом, ветви окунались в зеленую ряску, листья переплелись с ней. И тяжелые чугунные ворота вспомнил. Вспышка перед глазами. Яркая вспышка. Он вспомнил и тот момент, когда постучал в калитку и ему открыли. И даже свою первую фразу, сказанную там, на
«Ну, мужики, где у вас тут спирт, разбавленный водой, по бутылкам разливают?»
Он сказал ее бодро, шутливо, а потом хотел сказать что-то еще, очень важное, но не успел. Тот, кто стоял за спиной, ударил его по голове. Бутылкой? А с чего он взял, что бутылкой? Бутылки появились потом, в подвале дома. Или нет: на цокольном этаже, в прохладном помещении без окон. Были бесконечные ряды пустых бутылок, тошнота, головокружение, и в итоге полный провал памяти.
– Да, это здесь. Точно: здесь.
– Уверен?
– Да. На сто процентов.
– Тогда давай омоновцев вперед пустим? Надо штурмовать особняк.
– Погоди. Я сам. Может, там и нет никого? Не слышишь: тихо?
– Ох не нравится мне эта тишина, – завертел головой Руслан. – Ох и не нравится…
Он постучал в калитку, подойдя к чугунным воротам. Еще раз, потом еще. Открывать никто не спешил. Свистунов пожал плечами и отвернулся:
– Ну и что? Я же говорю, что надо бы ОМОН…
А реакция у него лучше, чем у Руслана. Он уловил движение в одном из окон второго этажа всей своей кожей. Ее внезапно расширившиеся поры, пропустив больше воздуха, сделали его удивительно легким, почти невесомым. Опасность! Тренированное тело откликнулось мгновенно. Пружина распрямилась, ударила, и внутри словно бы раздался взрыв. Он кинулся на Свистунова, свалил его на землю и, закрыв собой, покатил по земле к яме, затянутой ряской, к склонившейся над ней иве. Прогремел выстрел, потом второй, третий… Так же всей кожей, всеми ее расширившимися порами почувствовал, что не зацепило. И Свистунова тоже. Дымящаяся кровь пахнет специфически, это он тоже вспомнил. Мимо: значит, пронесло. Но не закончилось.
– Ах ты… – выругался Руслан и рванул из-за пазухи «макаров». Попытался высвободиться и встать.
– Куда?!! – заорал Иван, вцепившись в Свистунова. – Лежать!!!
– Да пошел ты на…
Руслан выругался и сорвал пистолет с предохранителя. Целился в окно, дуло «макарова» ходило ходуном. Прогремел еще один выстрел. Опять стреляли из особняка. Он дернул Руслана за ноги, вновь свалил на землю и закричал:
– Он сверху бьет! Из окна! Так он нас подстрелит, а тебе его не достать! Давай за иву!
Они вскочили, до пруда осталось каких-нибудь пару шагов. Он понял, что сейчас будет еще один выстрел, прицельный, и дернулся вправо, потянув за собой Свистунова. Пуля ударила в камень, на котором секунду назад стояла его нога. Вторая в дерево. Они с Русланом свалились за иву, нога соскользнула в воду, ботинок мгновенно намок, но он этого даже не почувствовал. По-прежнему закрывал своим телом Руслана, прижимая его голову к земле. Тот замычал, задергался, высвободился и опять схватился за пистолет:
– От…сь от меня! Пошел на…! Я сам! Сам!
– Замолчи! Лежать!
И тут в дело вступил ОМОН. Они зашли с тыла, кучно повалили через забор, прошив автоматными очередями окна на первом этаже, за которыми никого не было. Посыпались разбитые стекла, уши заложило, в носу защипало. Дым, грохот, отборный мат. Стрелявший со второго этажа даже не успел поменять позицию. «Своих» было гораздо больше. А у тех, что в особняке, один-единственный пистолет против дюжины автоматов. Во всяком случае, больше оттуда не стреляли. За открывшимися наконец воротами он увидел рукопашную: парни в камуфляже заламывали руки двум хрипевшим мужикам. Третий свалился сверху, со второго этажа, и покатился по земле, вопя от боли. К нему тут же кинулись омоновцы, замелькали ноги в пыльных ботинках.
Руслан Свистунов, размахивая пистолетом, кинулся в дому:
– Где он, этот м…?! Кто стрелял?! Где?!
Иван же почувствовал, как подогнулись колени, ноги стали ватными, отошел и медленно опустился на груду валявшихся у крыльца досок. Его мутило, икры ног подрагивали от напряжения, во рту стало сухо. Внутри все еще звенело, сердце выталкивало в артерию кровь, словно осколки: остро, больно. Пусть они сами. Пока сами. А потом уж он.
Тот, что спрыгнул со второго этажа, спасаясь от автоматных очередей, матерился сквозь зубы, держась за сломанную ногу:
– Суки! Болит-и-ит! Доктора! Доктора позовите! Суки, мать вашу…
– В кабинете у следователя тебя подлечат! – скалились мужики в камуфляже, защелкивая стальные браслеты на его руках. – Мукаев тебе теперь доктор! Заказывай, сука, катафалк!
Он вздрогнул. И это было? Следователь Мукаев – пугало для бандитов всего района. Вот, значит, какими были его методы.
– Давай! Встать!
– О-о-о! Нога-а!