Стикс

Что бы они все понимали! Наконец-то он решается подойти к разрытой могиле. Рядом лежат его потревоженные предки: Алевтина Васильевна, Александр Федорович… Нагибается вниз, смотрит в яму. И видит крохотные, словно и не человеческие кости, череп, размером с его кулак. Причина смерти? Да какая бы ни была! Он здесь, новорожденный младенец. Не где-нибудь, а в этой яме, в маленьком сгнившем гробе. И вдруг внутри – в сжавшейся грудной клетке лопается кровавый пузырь. У него в глазах стоит багровый туман, в горле что-то булькает, голос сипнет, когда он пытается сказать:

– Это я-а-а… Я… Я умер…

Двенадцать тридцать

– Зарывайте! – приказывает Руслан.

– Как же так? – сопротивляется эксперт. – Зря мы, что ли, все это проделали? А заключение?

– Я сказал – зарывайте! – орет капитан Свистунов. – Понятые подписывают протокол и свободны. И вы, Сергей Валентинович. И вообще молчите обо всем об этом.

– То есть как это? – обижается судмедэксперт. – Меня с работы сдернули, чуть ли не силой притащили на кладбище. Думаете, мне делать больше нечего? Думаете, у меня работы…

– Да заткнись ты наконец!

– Что это вы себе позволяете? И почему мне «тыкаете»?

– Я сказал: заткнись! – рявкает капитан Свистунов.

– Ну знаете! Я на вас докладную…

Сергей Валентинович, надувшись, поворачивается к ним спиной и идет к воротам.

– Хоть две! – кричит ему вслед Руслан. – Хоть три! А мне по…! – И к нему: – Ваня, ты как?

– Плохо.

– Да. А это в самом деле сюрприз, – Руслан кивает в сторону разрытой ямы, куда недоумевающие могильщики кое-как забрасывают обратно сухую землю.

Он невольно морщится: когда мать вновь придет сюда, ее ждет неприятный сюрприз. Столик валяется, лавочка сдвинута, искусственные цветы разбросаны, живые истоптаны. Надо бы Зое сказать. Она все поправит.

– Как же так? – спрашивает он у Руслана. – Выходит, мать меня не обманула?

– Да кто ее знает, – уклончиво отвечает друг детства. – В самом деле: странная история. Что дальше?

– Не знаю. Больше у меня нет версий.

– Нам надо наконец поговорить, – решается друг детства.

– О чем?

– Если ты это пережил, то и мой рассказ воспримешь более или менее спокойно. Я и сам удивлен, что в этой могиле захоронен новорожденный младенец. Ты еще до своего исчезновения предположил, что мать тебе соврала, и сказал мне об этом. А выходит, она здесь ни при чем. Она действительно похоронила ребенка. И что же тогда?

– Извини… – Это уже не просто головная боль, с ним творится что-то непонятное. – Извини… Я сейчас… не… могу… Говорить не могу…

– Что с тобой, Ваня?

Он словно проваливается во времени. Теряет минуты, пока еще минуты. Только что видел Руслана на кладбище, они вроде бы о чем-то говорили, и вот уже он сидит в машине. Едут домой? Куда? К Зое? Зоя! Зоя!!! Хоть бы ты была дома!

– Не понимаю, что с ним. – Это Руслан уже ей. – На кладбище Ване стало плохо.

– Господи! – ахает Зоя. – Да он, похоже, не в себе! Неужели опять?

– Может, последствия амнезии? Врача вызвать?

– Не надо врача, – Иван выныривает из тумана, нащупывает точку опоры в несколько минут, видит этих двоих и еще раз говорит: – Не надо. Я сам.

Опираясь на руку Зои, он направляется к дивану. Свистунов идет к двери:

– Если что – позвони. Я на работе.

Утро? полдень? вечер? ночь?

Он снова там, в безвременье. Не понимает, где находится и что делает, хотя и не спит. Вроде что-то отвечает жене, что-то ест и пьет. Вроде бы. Но на самом деле его с ними нет. А где он? В другом измерении. Если есть одномерное пространство, то это оно. Нет ни будущего, ни прошлого. Только настоящее. Его настоящее, которое существует отдельно от них. Он никто. И ничто. Впрочем, нет. Он – скелет младенца в разрытой могиле. Он там. Он умер…

– Что со мной, Зоя?

– Ванечка, как тебе помочь? Как?

– Не знаю.

– Таблетку, может? Какую? Ты только скажи.

Он отрицательно качает головой. Таблетка ему не поможет. Он еще видит ее, Зою, пытается за нее ухватиться. Спрашивает:

– Раньше такое со мной бывало?

Она качает головой:

– Нет. Ты всегда был бешеный, орал, когда накатит, на людей с кулаками кидался. Но таким, как сейчас, никогда.

Он вспоминает про сладкое бешенство, которое мысленно заключил в непроницаемую оболочку и затолкал внутрь, глубоко-глубоко. И чувствует, как этот пузырь разбухает до чудовищных размеров и его уже невозможно удержать…

…Пузырю не просто тесно, он всасывает в себя внутренности: сердце, легкие, вены, артерии, кровеносные сосуды… Потом добирается до мозга. И постепенно всасывает в себя и его. Уже не там, внутри его пузырь, а он внутри пузыря. Как бы не разорвать оболочку. Потому что тогда… А что тогда? Ведь он не помнит, что происходит тогда. Он переселяется в одномерное пространство. И не знает о том, что будет дальше. Потому что будущее его в такие моменты не интересует.

Он понял: начинается приступ. Это продлится час, а может, и сутки.