Стикс

– А у тебя своя жизнь. Понятно. Значит, я все-таки заставил тебя рассказать историю своего рождения?

– Господи, ты опять об этом!

– Ты же знаешь, что со мной случилось. – У него в руках острый нож, порезав овощи, он приступает к зелени, мать молчит, смотрит. – Я ничего так и не вспомнил. Помоги мне, мама.

– Да-да. Хорошо, – кивает она, потом спохватывается: – А мясо-то! Мясо! Совсем забыла!

Кидается к плите, хватается за ложку. Теперь они стоят друг к другу спиной. Так легче.

– Значит, я выпытал у тебя историю своего рождения, – уточняет он. – А дальше? Что было дальше?

– Дальше, – она хватается руками за щеки, трясет головой. – Ваня, ну зачем? Не стоит об этом вспоминать.

– Я чего от тебя хотел?

– Да, – шепчет она. – Согласия на эксгумацию.

– На эксгумацию? Твое согласие? Но кого? Кого я хотел… выкопать?

– Его…

– Мама… Начала – договаривай.

– Какая глупая мысль! Ведь я же тебе поклялась, что я своими руками, – она вытянула ладони, растопырила пальцы – на ногтях свежий маникюр, очень красиво, – вот этими руками его похоронила.

В ее голосе ненужный пафос. Он знает: где пафос, там ложь. Что-то тут не то.

– Кого, мама?

– Твоего брата.

– Да что ты такое говоришь?! Какого брата?!

– Ваня, не надо кричать… Ты же знаешь: я родила в семнадцать лет. Как мне было тяжело! У меня был огромный живот! Такой огромный! Ты себе даже не представляешь! Ах да. Зоя. Близнецы ведь рождаются далеко не у всех. Это наследственное… Но не у нас. У него, – каким-то особым голосом сказала Инна Александровна. И передернулась от отвращения. – Я не хотела ребенка. То есть… Извини.

– Я понимаю.

– Что ты можешь понимать! – начала раздражаться она. – Какие тогда были времена! Это сейчас… Всеобщая распущенность… А тогда… Словом, сначала хотела оставить ребенка в роддоме. Как меня все уговаривали! Как уговаривали! Медсестры, главврач… Все… Я мучилась, долго мучилась. Да еще и двойня! Когда поняли, что самой мне не родить, решили делать кесарево. А это большой риск. Я помню только, как сделали укол в вену. Очнулась: живот огнем горит. И тут же: «У тебя двойня!» Мне стало плохо, гляжу, нянечка на меня смотрит жалостливо. Я говорю: «Что?» А она: «Поплачь, милая, поплачь. Один мальчик-то умер. Пуповиной удушило». Поплачь! И тут я подумала, что это судьба так распорядилась. Одного возьму. Не откажусь. Но все равно… Как же мне было тяжело! Ты не можешь меня упрекать! Не в чем.

– А… тот, второй? Твой ребенок?

– А… Ребенок… Мальчик… Я поплакала, конечно. Похоронили. Все как полагается.

– И я, услышав эту историю, попросил у тебя разрешение на эксгумацию?

– Согласие.

– Согласие, да. Согласие.

– Попросил, – как-то вяло согласилась Инна Александровна. – Но я тебе клянусь, что своими руками…

Раздался звонок в дверь.

– Коля! – вздрогнула Инна Александровна. И ему торопливо: – Я тебя прошу. Не надо об этом при Коле. Умоляю. Не надо больше.

– Ты подпишешь бумагу? – схватил он ее за руку.

– Подпишу, все подпишу. Хочешь – убедись сам. Но я тебе сказала правду.

В дверь позвонили еще раз. Иван ее отпустил. Она менялась на глазах, становилась томной, жеманной и словно струящейся. Как вода. И глаза светлели. Приложив палец к губам, кокетливо сказала:

– При Коле ни-ни. Не вздумай.

Он взял в руки нож и вновь занялся салатом. Мужчина, вошедший в прихожую, говорил раскатисто и слишком громко. А Коля-то навеселе! Для храбрости, наверное, принял. Красивая женщина. Работает опять же в администрации. Такой надо соответствовать. Он и опасается несоответствия. Заглянув на кухню, Коля обрадовался:

– О! Да у нас гости! А что ж ты один, Иван?

– Дети в деревне у другой бабушки, – он уловил, что мать поморщилась. Бабушка!

– Инночка, надо бы за встречу. Это святое.

– Сейчас-сейчас, – тут же засуетилась мать и полезла в холодильник.

– Спасибо, я не пью. И жарко.

– Ну! Жарко! Тогда пивка, а?

Отчим все время ему подмигивал и был неестественно оживлен. Он сообразил, в чем дело: ведь пасынок тоже при должности, следователь в прокуратуре. Как же! Власть!

– А вы где работаете? – спросил, стараясь быть вежливым.

– Ваня! – тут же одернула мать. А что он такого сказал? Ах да! Должен был помнить. Но – не помнит.

– В ПАХе мы, – кашлянул отчим. – Водителем.

– Что ж. Всякий труд… То есть, я хотел спросить, как там с зарплатой? Нормально?

– Ваня! – жалобно вскрикнула мать.

– Извините. Я что-то никак не попаду в тему. Все мимо да мимо. Я, пожалуй, пойду. Зоя ждет. Дома поужинаю. Я зайду к тебе завтра на работу, мама. По нашему делу.

Удерживать его никто не стал. Странная вещь – женское счастье. В нем все, как в кривом зеркале. И люди другие. Неужели она не видит, какой он на самом деле, этот Коля? Не видит. А ведь муж ее не достоин. Должно быть, так думал следователь Мукаев, потому и к матери заходил редко. Но и не мешал ей.

Не о том сейчас надо думать. Завтра он оформит все положенные документы и пойдет на кладбище. Надо доделать начатое. Зачем-то ему это нужно.

День шестнадцатый, ближе к полудню