Стикс

– Не знаю. Иногда верю, иногда нет. Иногда в зеркало смотрю и сам себя спрашиваю: «Кто я?» Но ведь это же бред! Словно из двух разных людей получился кто-то третий. На обоих не похожий. Он странный человек, этот третий. У него есть вещи обоих. И он словно колеблется и никак не может выбрать, кем быть? Мукаевым или Саранским? Ты-то что думаешь, Руслан?

Свистунов поднялся, широко улыбнулся и хлопнул его по плечу:

– Не тушуйся. Ты – Ванька Мукаев, и точка. Просто ты стал как-то… честнее, что ли. Благороднее. Ну, забыл матерные слова. Ну водку перестал трескать. Жену вдруг полюбил. Бегать по утрам стал. Что в этом ненормального? И не в таком виде люди с того света возвращаются.

– Так что же мне теперь делать?

– Главная загвоздка на самом деле в пистолете. Я тебе уже говорил. Если бы мужчину, найденного в Горетовке, убили из пистолета следователя Мукаева, все было бы проще и понятнее. Я бы нашел способ тебя прикрыть. Ну сделал ты глупость, да и черт с ней. Кто не грешен? Но теперь есть только одна ниточка, за которую можно вытянуть правду.

– Сидорчук?

– Да. Илья Сидорчук.

– А про кассету ты ничего не слышал?

– Про какую кассету? – вытаращил глаза Руслан.

– Сам не знаю. Цыпин говорил. Кассета. А какая кассета? Они с Сидорчуком, видимо, по душам поговорили. Вэри Вэл что-то знает. Но он в реанимации, его трогать нельзя. Да, надо как следует обо всем этом подумать… Ну я тогда пойду?

– А гайку?

– Какую гайку?

– Жизнь-то, Ваня, продолжается. Мне сегодня надо в деревню.

– Извини, я забыл, как зовут твою жену. Встретились на лестничной клетке. Она мне: «Иван». А я все никак не могу вспомнить ее имя.

– Лена.

– Да. Наверное, Лена. Значит, это ты меня спасал?

– Так мы, Ваня, с тобой теперь того… Расплатились. Ведь ты меня собой закрыл.

– Да забудь ты про это!

– Нет. Не забуду. И то, что ты сказал, когда сюда пришел, тоже не забуду. Как странно получается: вроде соперничали всю жизнь, сколько себя помню, и бабу ты у меня увел. А все равно ближе тебя у меня никого нет. Что баба? Хоть бы и жена. Все равно ведь не поймет, потому что баба. И есть вещи, с которыми к ней не пойдешь.

– Это ты зря. Есть женщины, к которым можно со всем прийти. Я раньше этого тоже не знал. Может, потому и мучился?

– Крепко, видать, тебя зацепило, – усмехнулся Руслан. – В общем, считай, что экзамен сдан.

– Какой экзамен?

– На любовь. И позвони завтра. Обязательно позвони. Мы на Сидорчука облаву устроим. Никуда не денется, гад.

– Давай ключ. Отвернем гайку – и я пойду.

Он надел старую джинсовку Руслана, залез вместе с ним под «Жигули». Держал гайку ключом, а Руслан несколько раз ударил по ключу молотком. Каждый удар отдавался в голове болью. Неужели это из-за препарата, которым его накачивали в подвале дома Ильи? Ведь вот он, виновный, Сидорчук. Скрипнул зубами: убить гада.

– Ты чего, Ваня?

– Пойду. Помощь больше не нужна?

Руслан отрицательно качнул головой. Иван вылез из-под «Жигулей», снял куртку.

– Ваня, а где твой пистолет? – глухо спросил Руслан из-под машины.

– У меня на работе, в сейфе. Где ж еще?

– Ты смотри… Не балуй.

Он ничего не ответил, зашагал прочь. Сначала в прокуратуру. Надо как-то пережить этот день. Состряпать новое постановление на задержание гражданина Сидорчука Ильи Михайловича, теперь уже по подозрению в убийстве, подписать его у заместителя прокурора. Сказать, чтобы объявили в розыск, тем более что он нарушил подписку о невыезде: подался в бега. Пусть фотографии по городу расклеят, дадут информацию на телевидение. «Разыскивается особо опасный преступник. Приметы: рост…»

Хана тебе, гражданин Сидорчук. Камень с души свалился: Руслан никого не убивал. А значит, руки у следователя Мукаева развязаны. Ну что, Ваня? Пора вспомнить свои методы. Работать пора.

Ночь

Антициклон, с месяц неподвижно висевший над Московской областью, уходил наконец на восток. Уходил стремительно вытесняемый грозовыми фронтами. Они надвигались со всех сторон. Черные тучи, собравшиеся в одночасье, словно дым от гигантского костра, всю вторую половину дня клубились в небе над городом. Гроза разразилась лишь ночью, но какая!

За месяц нестерпимой жары воздух, казалось, высох до состояния сухого пороха, и теперь от малейшего электрического разряда, как от огонька спички, оглушительно взрывался. И когда Зоя погасила в спальне свет, там не стало темно: за окном сверкало беспрерывно, словно во время фейерверка в новогоднюю ночь. Только было не весело, а страшно.

– Господи, господи! – Ахала Зоя при каждом сполохе. – А как же в деревне? Как наши?

Он тоже переживал за детей, но надеялся, что обойдется. Как и Зоя, все никак не мог уснуть, лежал, вздрагивая при каждой вспышке.

Все это было похоже на то, что творилось сейчас у него в голове. Порой даже в такт. Вспышка – и какое-нибудь яркое воспоминание. Только страх мешал сосредоточиться.

– Господи, господи!