Стиль модерн

Правда, однажды воскресным вечером кто-то увидел Леа около «Большого коммерческого кафе», где назначали свидания те, кого в Сомюре считали шикарной публикой. Ей тут же приписали идиллию с заместителем директора банка, но шум мгновенно улегся после заверения в том, что возможный ухажер предпочитал красивых военных. Наконец, однажды вечером в «Доме спорта. Обеды и ужины в любой час» Леа увидели беседующей с тремя хорошо одетыми молодыми людьми, офицерами кавалерии. Один из них, уже несколько охмелевший, убеждал ее: «Конечно, моя дорогая, а главное, приводите вашу прекрасную подругу…»

Как раз в это время разразился скандал с каноником, и Сомюр оказался близорук: никто не обратил внимания на то, что вечерами Мадлена покидала дом на Альзасской улице, дабы отведать и других грехов, кроме преподанных горничной. Это длилось всю осень и начало зимы. Однажды ночью, вернувшись домой, Мадлена постучала в дверь старого Серизи. Ей никто не ответил. Она вошла в комнату и нашла деда сидящим в кресле. Поняв, что он умер, она не закричала, осторожно закрыла дверь и пробыла с ним до утра; в сущности, это были последние часы рядом с тем, кто любил ее с самого детства.

Рано утром Мадлена прихватила портфель умершего и скрылась в своей комнате, где тремя часами позже старшая сестра объявила ей то, что уже не было для девушки новостью. Назавтра вечером, едва вернувшись с похорон, она приказала Леа купить два билета третьего класса на поезд до столицы.

* * *

Десятью месяцами раньше в Париж прибыло аргентинское танго, отважившись на свои первые шаги в парижских салонах, и теперь город был охвачен новым безумием. Найденные без труда по указанному адресу кавалеры поспешили увезти Леа и Мадлену в один из храмов новой религии в районе Этуаль. Для трех офицеров это было единственное место, где они могли появиться в компании с провинциалками, не скомпрометировав себя. И вообще было непонятно, что делать с девушками дальше. Да, они были соблазнительны, но их сумасбродство раздражало. Появление с горничной в обществе могло повлечь за собой нежелательные последствия, тем более, если обнаружится, что они лишили невинности хозяйку и втроем обладали двумя женщинами — досадный эпизод для офицеров, мечтавших о блестящем браке. В Сомюре пикантная интрига казалась забавной, а приглашение девушек в Париж было только игрой, начатой ради красного словца. Лицезрея результат своей интрижки, честолюбивые офицеры внезапно испугались скандала.

Тем не менее они не могли выкинуть девушек на улицу. Надо было схитрить, и один из мужчин вспомнил о танго.

— Я никогда не видел вас танцующей, — сказал он Мадлене.

Она покраснела. Леа вывела ее из замешательства:

— Отвезите нас на бал и увидите!

— Дорогая, но есть нечто получше: танго!

Леа оторопела:

— Танго!

Она читала о нем в «Фемине». Как и для Мадлены, для нее это было верхом изысканности, о котором она и не мечтала.

— Да, дорогие дамы, танго, — подтвердил офицер. — И прямо сейчас: в пять часов Париж начинает танцевать. Быстрее одевайтесь, пудритесь — и в фиакр!

Пока девушки прихорашивались в соседней комнате, одновременно в ужасе и в восхищении от своей авантюры, трое мужчин поздравили себя с пришедшей им на ум идеей. В домах, где собирались поклонники танго, как и в домах свиданий, неписаные правила позволяли посетителям оставаться неузнанными. На первых этажах дома в районе Этуаль танго объединяло дам из высшего общества и авантюристок, смешивая сословия в общем опьянении, путая нити происхождения. Правда, шубки Мадлены и Леа, попахивающие провинцией, покрой платья, старательно скопированный с плохого чертежа, вызвали вокруг них шепот с пробивающимся сдавленным смехом — таково презрение Парижа. Но все предрассудки сдавались здесь в гардероб, и партнеры сплетались в танце.

Хозяевами этого праздника были аргентинцы. Налаченные волосы, тонкие усы, заостренный профиль, как наконечник томагавка, серебряные шпоры, широкие штаны из расшитого коленкора — Роберто пользовался огромным успехом у дам. Как и его подручному Фернандо Симарра, ему не было равных в деле обращения в новую религию. За короткое время он уже набрался «парижского шика», о чем свидетельствовала выбранная им фамилия «Дюваль», в то время как латинские слоги имени продолжали волновать при мысли о его экзотическом происхождении.