Она всегда произносила эти имена в одном и том же порядке, с некоторым религиозным оттенком, как молитву. С первого дня, как девушки открыли журнал «Фемина», они взяли за обыкновение погружаться в его просмотр после утреннего туалета Мадлены. Они составили список парижских фей. Каждую неделю им предлагался новый, незнакомый до этого образ: Клео де Мерод, собирающая цветы, танцующая, Клео, готовящая омлет с трюфелями, Клео, управляющая автомобилем, купающаяся в Довиле, Клео на велосипеде, за игрой в теннис, на качелях, на коньках, за обедом, нянчившаяся с пекинесом. Чем банальнее было занятие, тем ближе к своим божественным кумирам ощущали себя Леа и Мадлена. Эти эпизоды, выхваченные из жизни высшего света, эти крохи чудесного так походили на их жизнь! Абстрактные мечты выкристаллизовались в этих крупинках Парижа и прижились в их сомюрском существовании так же, как, говорят, приживаются жемчужницы.
Вместе, день за днем, Мадлена и Леа создавали великолепную легенду о парижской женщине, мифологию роскоши и любви, религию с исключительно женскими образами, вечно прекрасными, сверкающими, всегда поющими или танцующими, так же легко переходящими от мужчины к мужчине, как другие дышат. Дар красоты, отличающий этих богинь, был предназначен исключительно для любви. Столь сказочная жизнь казалась недостижимой для большинства женщин, и чтобы утешиться, они вспоминали, что этих богинь называют кокотками, и громко клеймили их аморальность. Но среди женщин были и те, кто перед сном погружался в фантазии о прекрасной жизни, чтобы забыть толстого мужа, храпящего под боком. Возможно, Мадлена последовала бы такому примеру, если бы не было Леа. Независимая стойкая Леа, появившаяся бог знает откуда, но, без сомнения, из того мира, который очень рано ее закалил. «Эти кокотки, — говорила она своей хозяйке, — ничуть не красивее нас. Их возвышает Париж, и там они используют свою красоту. Потому что, мадемуазель, можно извлечь пользу из всего, что у вас есть: ваших губ, вашего маленького красивого носа. И всего остального!»
Стать Клео. Стать Сорель. Стать Режаной или Полэр. Царствовать безраздельно над мужчинами Парижа. Коллекционировать жемчуг и бриллианты. Играть, как Отеро и Лиана де Пужи, которым приписывали несметные богатства. Покорить всех принцев и герцогов, которых насчитывала Европа. Промышленников тоже, прибавляла Леа. Жить во дворцах. Ездить верхом на чистокровных лошадях. Купаться в море в Довиле. Спать в тени венецианской лоджии. Ривьера в январе. Шампанское и гусиная печенка круглый год. Вставать в полдень. Ложиться спать, когда встают рабочие. (Леа особенно настаивала на этом пункте.) Смена туалетов по десять раз на дню, ритуал первого завтрака, утренней прогулки, платье для интимного завтрака, для галантного завтрака, дневное платье, для чая, для визитов, платье для Булонского леса — королевское, хрустящее от покрывающих его драгоценностей. Несмотря на картинки из любимого журнала, Мадлена и Леа упорно представляли себе Булонский лес в виде спящего леса из сказок Перро, где среди аллей произрастали принцы из Европы, чтобы очаровывать прекраснейших из прекрасных.
И опять платья — для вечернего выхода, для вечеров любви, конечно, платья, ниспадающие на более пышные нижние юбки; корсеты из глянцевитого атласа, затянутые до перехвата дыхания, чтобы расшнуровывать их часами, стеная от наслаждения, и, в конце концов, замереть в блаженстве среди шелковых простыней.
Но пока Леа и Мадлена были далеки от подобного счастья. Их одежда покрылась грязью. Каждые два шага им приходилось скользить по лошадиной лепешке, вот-вот готовой приклеиться к юбкам. Они только что вновь напудрились и опрыскали шею из флакончика «Благородство обязывает» новомодными духами, чье название отвечало их затаенной мечте, а несколько тяжелый запах напоминал о танго. Девушки вздохнули и с энергией отчаяния устремились в забегаловку.
Подобно церкви с приделами, она состояла из главной пещеры и двух боковых полугротов — зеленого и розового — с расположенными в беспорядке столами и стульями. Папье-маше, из которого были сделаны перегородки пещеры, использовали и для изображения фантастических деревьев. Эти деревья — что-то среднее между пальмой и сталактитом — были украшены оранжевыми и голубоватыми лампами, а кое-где и живыми растениями, казавшимися болезненными в сочетании со всем остальным.
В центре пещеры на сооруженной из подставок эстраде актриса средних лет декламировала патриотические куплеты.
Мадлена устало села на свободный стул.
— Совсем как в «Большом коммерческом кафе» в Сомюре, — заметила Леа. — Но там уже год как убрали декорацию грота и сделали все в стиле Людовика XVI! — Она не скрывала своего разочарования.
В кошельке у них оставалось всего несколько мелких монет, в животе было пусто, но безумно хотелось провести уже эту ночь на шелковых простынях.