Стилет для «Тайфуна»

– Не переживай. Во-первых, люди все тут давно взрослые. Все всё понимают. Поэтому кровать нам постелют на первом этаже. А дети и Трофимовы спят на втором. Лариса Владимировна мне это уже объяснила и предупредила, что за детьми присмотрит, если ночью проснутся. Во-вторых, стекла непрозрачные, да и нет тут никого.

Степан прислушался. Действительно, голоса и мужской смех раздавались с улицы, где хозяин с товарищами жарили шашлыки.

Мылись долго – не менее двух часов. За это время повторили начатое в первые же минуты еще два раза. Из бани вышли как заново родившиеся, что недалеко было от истины. За эти два часа Степан с Верой скинули груз тревог и переживаний друг за друга, лежащий на их сердцах тяжелыми камнями все эти месяцы.

А потом был стол. Праздничный стол, хотя хозяйка все тревожилась, что ничего не успела и многого не хватает. На взгляд Степана, это было не так. Он не помнил в своем прошлом, чтобы ему когда-то приходилось сидеть за более богатым столом. Но все равно это было не главным. Главным была та атмосфера, что царила за ним. Степан, одетый в хозяйский спортивный костюм, просто купался в ней, кожей ощущая мирную тишину за окнами дома, душой чувствуя искреннюю радость всех окружающих за него и Веру и слыша веселый смех детей, сидящих у них на коленях. Звучали тосты, поднимались фужеры, рюмки и стопки. И что важно, не только за Степана и Веру. Пили за Победу, веру в нее и неотвратимость, стоя и молча помянули третьим тостом тех, кто уже не дожил до нее, своей смертью приблизив ее на шаг. Однако именно после этого тоста стопку Степана Алексей Федорович, на правах хозяина наполнявший сосуды спиртным, стал половинить. Степан, уже захмелевший и ставший более раскованным, хотел шутя возмутиться, но тут же жена наступила ему на ногу, выразительно посмотрев на него при этом. Спорить Степану сразу расхотелось.

Все когда-нибудь кончается – кончилось и это праздничное застолье. Гости разъехались, Вера ушла укладывать детей спать, хозяйка убиралась на кухне и мыла посуду, а Степан вышел на веранду покурить. Курить пришлось сигареты, оставленные ему полковником Гладким, узнавшим, что он остался без курева.

Прикурив, Степан оперся о стену открытой веранды и затянулся сигаретой. Внизу, под верандой, слышался голос хозяина, кормившего своего пса и разговаривающего с ним при этом. В зеркале еще не замерзшей реки отражались огни ночного города. За рекой по улице прогрохотал грузовик, где-то лаяли собаки, издалека доносилась музыка. Вдоль реки поддувало северным ветерком, и Степан, поежившись, поплотнее закутался в накинутый полушубок и со вздохом умиротворения растворился душой в этом мире. Он был счастлив! И счастье продолжалось.

Спать их положили в самой большой комнате на первом этаже. Спальни детей и хозяев располагались на втором. Сквозь плотные шторы на окне пробивался мощный свет уличного фонаря, разгоняя мрак ночи. Степан с нетерпением ждал жену. Наконец погас свет в ванной, стукнула сначала ее дверь, потом дверь в зал, и Вера в ночнушке подошла к постели. Остановилась, а потом, нагнувшись и захватив подол, одним движением решительно сняла ее с себя. В полумраке на фоне светлеющего окна Степан разглядел манящую округлость ее груди и откинул край одеяла, приглашая свою любимую. Она тут же юркнула в постель, тесно прижавшись к Степану, который заботливо укрыл ее одеялом. А дальше…

Сейчас он обнимал своих кровиночек и был вне себя от чувств, переполнявших его. Тут же проснулась Вера и примкнула к их объятиям. Они были едины в этом счастье.

Потом был завтрак, после которого Степан с Верой стали собираться на прогулку с детьми. Его одежда, включая белье, сушилась в ванной комнате, поэтому пришлось надевать то, что нашлось из одежды хозяина. Это была смесь камуфляжной формы из разных комплектов, но далеко они идти не собирались и, по утверждению Веры, для деревни сойдет. Степан оделся. Исключением стали сапоги. Степан надел свои, правда, не стал заправлять в них штанины. В общем, по его мнению, выглядел он не ахти, но сейчас это для него было неважно.

Выйдя из дома за околицу, спустившись к темной глади медленно текущей реки, двинулись вдоль нее по замерзшей полевой дороге в сторону видневшейся в километре деревни. Дети с криками и хохотом бегали, догоняя друг друга, а Степан рассказывал Вере, что произошло с той минуты, как они расстались июньским утром. Рассказывал, опуская подробности, не желая ранить сердце Веры. А потом задал в свою очередь вопрос, который мучил его давно.

– А как ты тут оказалась? Я уверен был, что ты успела добраться до Горького. Пока от твоей матери не получил ответ на мое письмо, из которого узнал, что ты не доехала. Вот тогда я испугался за вас. Спать не мог.