Стилист (СИ)

Карл Лагерфельд, кумир дизайнеров и стилистов, не любил толстых женщин, низкорослых мужчин и детей разного возраста. Маруся снова и снова листала в интернете страницы с его фотографиями, статьями, просматривала видео, читала скандальные статьи о нём.

Она нашла всё: и про глыбу льда, и про подиум в пустыне. И, наконец, бухгалтерша поняла тот ужас и отвращение Юрика в тот момент, когда она натягивала на него спортивные штаны. «Спортивные штаны — это символ поражения! Вы потеряли контроль над своей жизнью и поэтому купили себе спортивные штаны», — утверждал Лагерфельд. Бухгалтерша подумала о том, что в родном спальном районе, где мужчины сплошь и рядом ходили в синих тренировочных штанах с лампасами и без — за пивом, водкой и даже на свидания, — никто не смог бы завоевать её сердце. Тут Карлуша оказался стопроцентно прав!

Последняя новость про Лагерфельда ей не понравилось. Его нетрадиционный подход к жизни включал в себя и сексуальные отношения. Великий дизайнер был геем.

Разговоры за столом раз от разу заезжали в какой-то смысловой тупик. Стилист лохматил карандашом стопку бумаги, рисуя на ней очень сложные механизмы, изобилующие шестерёнками, заклёпками и зигзагообразными трубами. Это так мало напоминало одежду, что даже Маруся понимала — у Стилиста в мозгах случилось замыкание. Юрик отказывался штурмовать время.

— Что можно сделать за такой короткий срок? — оправдывался он перед тёткой.

— Твой уважаемый Лагерфельд делал по десять коллекций за год, — выпалила Маруся и густо покраснела, потому что сама не ожидала от себя такой смелости.

Евгения Ивановна с любопытством посмотрела на неё и перевела взгляд на вялого Юрика. Стилист на секунду задержал карандаш:

— Маруся, а ты надевала хоть раз такое платье, в котором чувствовала себя принцессой?

Марусин комплекс выхватил из вопроса два слова: «платье» и «принцесса». Всё, что она встречала в свой адрес с детских лет до девичества: оскорбления, дразнилки, подчеркивание какой-то второсортности из-за плохой одежды, своей упитанности и откровенных издевательств красивых мальчиков и девочек, — связывалось с этими словами. Платья строчила мама, которая ходила на курсы кройки и шитья. Свои модели к зачету она шила на дочку, переделывая свою нелюбимую одежду. Фасоны выбирала вычурные, ткани совсем не детские. А язвительное: «Наша прынцэсса!» — отличалось от дворцового этикета. О чем тут было вспоминать!

«Все-то вам шуточки, а мне — как кнопки на стуле: кому смешно, а кому — больно». Но приглашение в разговор стоило многого. Только бы не оконфузиться!

Маруся стояла на краю оврага и понимала, что свалится туда и сломает себе шею. Это чувство пустоты и опасности было таким ощутимым, таким конкретным, что она взмахнула руками, будто отыскивая себе опору. Красный самодельный браслетик на запястье мелькнул перед глазами и выполнил свою миссию.

«Я особенная!» — вспомнила бухгалтерша.

Она улыбнулась своей замечательной улыбкой с ямочками и пошла на заклание.

— Только один раз в жизни новое платье сделалось для меня праздником. Это платье на меня надели по случаю похода в цирк шапито. Оно покупалось на вырост. В нём нельзя было бегать, играть в мяч и сидеть на дереве.

— Бесполезное платье, — начала Маруся, погружаясь в свои воспоминания и пытаясь вытащить оттуда что-то положительное и радостное.

Юрик оставил карандаш и откинулся на спинку стула.

— В цирке больше всего понравились клоуны на батуте и люди, которые ходили по проволоке с длинными палками наперевес.

Вернувшись домой, я бродила по двору, заплетая ноги и размахивая дубцом, представляя себя лёгкой эквилибристкой. Возле колодца стояла большая деревянная балея, наполненная водой. Там бабушка замачивала кухонные полотенца перед стиркой…

Стилист выхватил из стопки свежий лист бумаги и одним махом нарисовал на нём удивительно ровный круг. Штрихование карандашом этой простой геометрической фигуры превращало её в главный предмет композиции, которая усложнялась по мере того, о чем рассказывала Маруся.

— …Напевая себе под нос, я стала на бортик балеи и сделала два шага, держась за рядом стоящую скамейку. Потом скамейка кончилась, и эквилибристка рухнула в мыльную воду, в замоченные ручники. Платье облепило ноги и сразу стало заметно некрасивым. В дом вошла с рёвом и остановилась в дверях, боялась идти вперёд, потому что с меня ручьями стекала вода. Очень хорошо помню свою длинную тень, которая заняла всё пространство кухни. Такой светлый солнечный прямоугольник, и в нём — мой вытянутый силуэт.

Вечернее солнце светило в спину. Тень от платья была прозрачной и кружевной, через неё просвечивали длинные ноги. Я подвигала ими, и тень вместе со мной встала на цыпочки, легко подпрыгнула, и подол распушился, как сказочный парашют. Слёзы высохли, потому что никакой трагедии не ощущалось. Случилось чудо — я стала другой: худой, взрослой и прекрасной.