Стилист (СИ)

В бывшем танцзале, где уже снимали паркет, рядком лежали мутные пластиковые мешки с тощими рулонами трикотажа фосфоресцирующих цветов: зелёного, красного, голубого и белого.

— Что же вы хотели из этого шить? — ахнул Стилист.

— «Из этого» всю латину в городе отшивали. Чем ярче — тем лучше. Бразильский карнавал! — громко захохотал усатый кладовщик. — Моя жена как раз и шила. Вам не нужна классная портниха? Ну да ладно, она сейчас на «Керамине» плитку продаёт. Я даже рад — в доме стало чище.

Видно было, что кладовщик что-то принял для настроения:

— А бери за так. Всё равно уже списано. Бутылочку коньячка принесёшь — и сговоримся.

Евгения Ивановна долго не могла произнести ни слова, увидев на диване яркие хвосты рулонов, сбрызнутых блёстками люрекса, перед которыми Юра не смог устоять.

— Осталось придумать — для чего это нужно, — нахмурилась она, подозревая, что травма племянника серьёзно попортила его цветовое восприятие.

— Вы ж говорили о креативности. Вот! Её начало лежит перед вами, — широко улыбался Стилист. — Я вначале тоже испугался такого откровенного кича, а потом подумал: до чего ж хорошо такие чистые цвета влияют на настроение! Париж рухнет к нашим ногам!

Евгения Ивановна осторожно опустилась на стул напротив дивана с разложенным «бразильским карнавалом» и попросила Марусю:

— Накапай мне пустырничка.

— Я ничего красного в своей одежде не терплю! — осторожно заметила Маруся. — Красное только проститутки носят!

— Императоры носили красные одежды! Красный — наивысшая степень качества личности, — возразил Юрик. — Красная — красивая. Красна-девица, лето красное, Красная площадь… Говорят: девушка-огонь, это значит, — горячая, сжигающая страстью, любовью, внезапная, трепещущая, след на всю жизнь, согревающая, тёплая, любимая, излучающая свет.

Он проговорил всё на одном дыхании, и Маруся инстинктивно задержала своё:

— Ладно, пусть платье будет красным, — сдалась она, шумно вздохнув.

— Вот и ладненько, как-то договорились. Теперь давай поговорим о других цветах.

— Голубой — это вода, — уверенно произнесла Маруся.

Юрик забарабанил пальцами по спинке стула:

— Прохладная, струящаяся, очищающая, излечивающая, утоляющая жажду, рождающая, проникающая, падающая с небес, испаряющаяся, тайна, бездна, стихия…

— Необходимая, как любовь, — продолжила Маруся.

— Зелёный — земля, — включилась в игру Евгения Ивановна, — цветущая, плодородная.

— Мать-земля: материнство, рождение, ребёнок! — скороговоркой выпалила Маруся и добавила: — Любовь!

— Маруся, у тебя пунктик! — заметил Стилист.

Евгения Ивановна загадочно улыбнулась:

— Белый — воздух. Туман и радость.

— Обволакивает, проникает, возносится, сотворяет чудо! — продолжил Стилист.

Маруся кивнула головой:

— Без воздуха нет жизни.

Она сделала небольшую паузу и закончила свою мысль:

— Он, как любовь.

Евгения Ивановна тихонько отпивала из чашки свой любимый имбирный чай и кивала головой, поддерживая Машу.

— Маруся, ты уходишь в абстрактные определения. Я могу увидеть цвет и форму и работать над образом, а ты не расширяешь характеристики, а объединяешь в одно и запутываешь меня. И огонь, и воздух, и земля, и вода — всё у тебя любовь, — недоумевал Стилист.

— Да, она спасёт мир. Это очень сильно. И не я это придумала, — не сдавалась Маруся.

— Ты меня грузишь. У меня тема — четыре стихии.

— Четыре стихии объединяет любовь! — упрямо стояла на своём Маруся.

— Юрик, тебе надо посмотреть «Пятый элемент», и все споры закончатся, — вмешалась Евгения Ивановна.

— Буду делать, как задумал! Вы меня истощаете своей любовью!

Маруся встала из-за стола и устало побрела к себе наверх. Она вдруг остро почувствовала свою бесполезность: Стилист прекрасно может обходиться без неё. Чего она выжидает? Гей он. И хоть до сих пор не вспоминал об этом — скоро вспомнит.

Через минуту к ней поднялась Евгения Ивановна и села на краешек кровати:

— Мне показалось, что ты сложила оружие.

— Я вдруг почувствовала, что я ничего не изменю в его жизни, — устало ответила Маруся.

— Да разве ж ты что-то пробовала делать? Где кокетство, лукавство, напористость, в конце концов, женский инстинкт!

Юрик не помнил «Пятый элемент» и смотрел его «свежим глазом». Он заставлял сюжет возвращаться назад. Останавливал кино и топтался на трёх-четырёх кадрах, разглядывая детали, вздыхая и охая, чертил на кусках нарезанных обоев, потому что бумага давно закончилась. К обеду он не появился, а когда тётка осторожно постучала в дверь его комнаты — не услышал её. Евгения Ивановна приотворила дверь и увидела, как он спит прямо за столом, уморенный своей ночной работой. Всюду валялись скомканная бумага и сломанные мелки, которыми он любил работать над эскизами.

Вечером он хмуро сидел за столом, крошил пальцами хлеб и не дотронулся до ужина, хотя ему приготовили любимую запеканку из цуккини. Видно было, что Юрик очень расстроен. Разговорить его не удавалось, а когда Маруся спросила, не заболел ли он, Стилист с надрывом ответил: