– Он предугадывает твои желания, как любой хороший слуга, – возразила Софи. – Он не способен чувствовать – просто делает то, что ты хочешь. Я могу тебе это доказать.
Амелия заколебалась, и тут-то, в этот самый момент, Софи поняла, насколько бедняжка сомневается в своем кавалере.
План Софи был предельно прост.
– Ты будешь учить меня танцевать точно так же, как Амелию, – приказала она автоматону.
Учитель танцев поклонился и изящно протянул ей руку. Пожатие было легче пуха, а когда его прекрасное лицо обратилось к ней, Софи увидела, что его изваяли абсолютно бесстрастным – наверняка специально. Как Амелия вообще умудрилась разглядеть там что-то еще, кроме собственного отражения?
– Тебе нравится танцевать? – спросила Софи, стараясь расслабиться в его объятиях.
О, он действительно был большой мастер! Они кружили по зеркальному полу, словно металлическая музыка, доносившаяся из его грудной клетки, была большим бальным оркестром.
– Да, миледи, – ответил он идеально любезно.
– Я танцую не хуже Амелии? – продолжала допрос Софи.
– Вы обе прекрасно танцуете, – отвечал он. – Но ей было бы полезно попрактиковаться с бо́льшим количеством партнеров.
– А ты не стал бы ревновать? – с тонкой улыбкой поинтересовалась его партнерша.
– Я ревную к каждому мгновению, которое Амелия проводит за пределами этой комнаты, – сказал робот.
Софи встала как вкопанная.
– Это абсурд! Признай, ты говоришь так только потому, что думаешь, будто она этого хочет!
Он ничего не ответил.
– Ты должен делать, что тебе говорят! – воскликнула Софи. – Признай это, потому что я так хочу. Ты не смеешь меня ослушаться!
– Я никому из вас не могу причинить вреда, – сказал автоматон. – Я не должен ранить чувства Амелии.
– Вот! Ты сам это сказал! – Софи вырвалась из его объятий и уставила в медную грудь обвиняющий перст. – Ты говоришь ей то, что она хочет услышать, потому что не должен ранить ее чувства!
– Я не знаю, почему я такой, какой есть, – ответил он, но Софи знала, что его голос – не более чем сокращение мехов под действием приводного механизма. – Я могу отвечать только так, как меня запрограммировали.
По его сияющему лику невозможно было прочесть ровным счетом ничего. Воистину он таков, каким его сделали.
– А что, если я скажу тебе меня поцеловать? – требовательно вопросила Софи. Робот, казалось, заколебался. – Тогда целуй. Я приказываю.
Его ледяные губы на ее устах были вкусом победы. Честно говоря, не так она себе представляла свой первый поцелуй… Девичьи мечты о Валериане были куда как слаще… Но мечтами сыт не будешь, а они тут делом заняты!
– Как ты мог! – В комнату вошла Амелия, скрывавшаяся в тени холла.
О, как много она ему тогда сказала! Что он не настоящий, что он ни на что не годен. Что она велит отсоединить его от системы и продать на запчасти.
Софи потихоньку выскользнула из гостиной, твердя себе, что слова Амелии никак не смогут задеть Николаса… раз уж в нем все равно нет ничего, кроме металла и пара.
Проснувшись на следующее утро, Софи тщетно ждала служанку, которой полагалось развести огонь в камине и помочь ей одеться. Служанка не пришла.
К тому времени, когда Софи спустилась к завтраку, леди Оберманн уже пребывала в серьезном расстройстве.
Прямо перед нею на скатерти красовались останки чашки какао, которую сервировочный механизм с такой силой брякнул об стол, что она разбилась.
Никаких извинений не последовало. Горячий шоколад лужицами стоял в осколках фарфора с цветочным узором; ломтики сливового пирога валялись по всему паркету.
– А это еще что такое? – осведомилась Софи.
– Дом разгневан. Он нас наказывает! – Леди Оберманн скорбно прижимала к корсажу вышитый носовой платок. – Где Валериан? Где Генри? Кто-то же должен что-нибудь сделать!
– Наказывает нас? Но это невозможно! – прошептала Софи. – Они не могут! Роботы не для того сделаны, чтобы…
– Но они смогли! – перебила ее, всхлипывая, леди Оберманн. – Дом сказал, что любит Амелию, и Амелия тоже любит его.
– Что, весь дом? У нашей Амелии роман с архитектурой? – воскликнул, входя, Валериан.
Софи захихикала и заработала от леди Оберманн мрачный взгляд.
– Это тот учитель танцев! – заявила мать семейства. – То есть я думала, что это он, но, кажется, весь дом чувствует себя… причастным.
– Надеюсь, она, по крайней мере, не допустит, чтобы за ней ухаживала моя комната, – легкомысленно отозвался Валериан. – С ее стороны это было бы настоящее предательство. Не уверен, что смогу стерпеть подобную измену.
– Как ты можешь?! Как ты можешь шутить в такое время! – снова захлюпала леди Оберманн.
– Я и не думал шутить, заверяю вас, мама́, – серьезно сказал он. – Я чрезвычайно взволнован. Но вы же знаете Амелию – если она чего решила, ее уже не остановишь. Я понимаю не больше вас, но вот этого ее капризы точно не стоят.
И он обвел широким жестом руины завтрака.
– Ты невыносим! – Леди Оберманн пригвоздила его взглядом. – Ты говоришь о своей сестре!
– Давайте спросим Уэксли, что он обо всем этом думает, – сказал Валериан, поднимая руки жестом капитуляции. – Идемте, Софи!
Как будто они вдвоем отправлялись навстречу приключениям!