Стингрей в Стране Чудес

– Нет, Борис, ты должен играть. Я не хочу никаких проблем до выхода альбома в Штатах.

Наблюдая за концертом из-за кулис, я старалась не думать о том, что выходу пластинки могут помешать силы, куда более могущественные, чем все мы, и, чтобы отвлечься, стала перебирать варианты названия альбома. Борис уже подал идею, что в названии должно прозвучать слово «волна». Ему хотелось создать образ музыкальной волны, катящейся через океаны и континенты, чтобы наполнить новыми звуками воздух Америки. Идея мне понравилась, но я считала: из названия должно быть очевидно, что музыка на альбоме родом из СССР. В конце концов мы с Борисом остановились на «Red Wave» – «Красная волна». Оставался еще вопрос о том, как охарактеризовать группы в подзаголовке альбома. Подпольные? Неофициальные? Любительские? Глядя на сцену и слушая музыку, я все больше укреплялась в мысли, что выступающие передо мной музыканты относятся к самой элите мирового рока. Их нужно охарактеризовать так, чтобы это выглядело и звучало достойно. Слово «неофициальные» казалось мне совсем не рок-н-ролльным, и, сидя в темном углу зала и чувствуя, как музыка сотрясает мир до самого основания, я остановилась на слове underground.

Я понимала, что советским властям слово это не очень понравится. Однако никуда было не деться от того факта, что группам этим не позволяли нормально существовать и выступать на публике и что Кремль относился к ним как к каким-то злодеям, грозящим порушить светлое коммунистическое будущее и государство полного контроля. Я жутко боялась по-настоящему разозлить власти, но в то же время понимала: все, что может произойти со мной, – ничто по сравнению с тем, что переживали мои друзья. После длительных обсуждений с музыкантами мы пришли к заголовку: «Red Wave: Four Underground Bands from the USSR»[73].

Глава 14 Поистине королевская

Я все больше и больше времени стала проводить с Юрием. Практически в каждый приезд я брала напрокат автомобиль и учила его вождению. Мы выезжали на какую-нибудь широкую пустынную улицу; он, в майке-безрукавке и темных очках, крепко держался за руль и, набрав скорость, под мои безумные вопли «Вторая!» или «Третья!» лихорадочно пытался управлять коробкой передач. На всю громкость мы врубали записи моих новых песен, которые я привозила из Лос-Анджелеса. Больше всего мне нравилась Give Me Some More of Your Love, в самом конце там есть строчка «come on, baby», и я, перекрикивая собственный голос, орала во всю глотку: «Come on, Yuri!». Чем больше мы были вместе, тем более счастливой я себя чувствовала.

В тот приезд, когда я привезла новость о контракте на пластинку, он пригласил меня к себе домой. Мы впервые оказались наедине, без других музыкантов «Кино» или других водителей, пытающихся увернуться от нас на дороге. Квартира была уютной, вполне похожей на другие, в которых я уже побывала, но, конечно, она не имела ничего общего с тем роскошным, больше похожим на музей, чем на жилище, домом, в котором обитали моя мать с отчимом. На стенах висели поблекшие ковры, повсюду были разбросаны листы бумаги, пластиковые пакеты, книги. Тут и там, как прикорнувшие щенки, на полу и на мебели валялись предметы одежды. Из окна открывался вид на большое, заросшее травой и деревьями поле, окруженное стандартными многоэтажками. На краю поля примостились несколько сарайчиков с красными крышами и выкрашенная в желтый цвет небольшая игровая площадка. Все выглядело очень скромно, как ряды дешевого муниципального жилья в Нью-Йорке, – так же безлико и так же тихо.

– Чудное место. Ты живешь здесь один? – ответа на свой заданный по-английски вопрос я, в общем-то, и не ожидала. Он только улыбнулся и показал рукой на холодильник.

– Ой, спасибо, как мило с твоей стороны. Но я не голодна.

Юрий кивнул и тут же выставил сыр, хлеб и тарелку борща. Я села за кухонный стол и заставила себя есть, слушая его гитарные переборы. Ему не нужна была сцена, не нужно было специальное освещение: в своем черном свитере и высоких сапогах он был абсолютно неотразим, время от времени бросая на меня взгляд поверх моей тарелки. Он положил гитару, встал и, взяв меня за руку, повел к себе в спальню. Это была небольшая квадратной формы комната, оклеенная бежево-розовыми обоями. У стены стояла застеленная полосатым бельем односпальная кровать. Войдя, мы оказались в двух разных концах комнаты, и я ощутила вдруг разделяющее нас расстояние – рельефные просторы Европы, холодные соленые воды Атлантики, вся пестрая политическая топография Соединенных Штатов. Неужели мы когда-нибудь сумеем преодолеть эту огромную разделяющую нас пропасть? И вдруг он рядом, покрывает поцелуями глаза и губы, притягивает меня все ближе и ближе к себе, мои светлые волосы у него на лице, его мягкая белая кожа и мои пылающие краской щеки, пока, наконец, ты не перестаешь различать, какой цвет относится к какому флагу и внезапно флаги и страны не перестают иметь значение.