Стиратели судеб. 3 книги

— Что? Конечно, нет. Почему ты так говоришь?

Я рассказываю о Тори, которую вернули. Мама слушает, но не удивляется.

— Тори? Та милая девочка, что была с Беном на выставке, да?

Я киваю.

— Что с ней случилось?

Мама медлит с ответом.

— Пожалуйста, скажи мне.

— Я действительно не знаю, — говорит она, но видно, что ее выводы недалеки от наших с Беном: ничего хорошего. — Но, может быть, ее мать и не имеет к этому никакого отношения.

— То есть как?

— Девочка была языкастая, дерзкая. Возможно, кто-то услышал и решил, что она не выполняет условия контракта. Понимаешь? Ей предоставили второй шанс, но она оказалась недостаточно благодарной.

— Кто-то услышал? Кто же, например? Неужели все вокруг только и шпионят за мной все время? — Я оглядываюсь, как будто везде за мебелью прячутся невидимые глаза и уши.

— Все не так плохо, Кайла, — мягко говорит мама. — Регулярные доклады составляют немногие: учителя, медсестра, наверно, доктор Лизандер.

— Ты докладываешь обо мне? А папа?

— Конечно. Это часть договора, который мы подписали, когда брали вас с Эми. Но ты не беспокойся, я никогда не скажу ничего такого, что вызвало бы у них тревогу. Понимаешь?

Показалось ли мне только или она действительно подчеркнула слово "я"?

— Послушай меня, Кайла. Я не собираюсь отсылать тебя. И я этого не сделаю.

— Несмотря ни на что?

— Несмотря ни на что. И я больше не стану заставлять тебя есть брокколи.

В тот же вечер, уже лежа в постели и чувствуя спиной теплое урчание Себастиана, я не сразу вспомнила, из-за чего так расстроилась. Но я знала, что — как в случае с нелюбимой брокколи, умением водить машину и рисовать левой рукой — никогда не рыдала так, как сегодня. Я не знала, как плакать, у меня это плохо получалось, потому что я этого не делала.

Кем бы ни была Кайла, во мне есть другая личность, скрытая, прячущаяся. И вот ее-то я боюсь больше всего.

Сначала звук.

Царапающий, заканчивающийся глухим шлепком. Как будто кто-то скребет металлом по шероховатой поверхности. Или втыкает лопату в песок, поднимает и сбрасывает. И так снова и снова.

Открываю глаза.

Не лопата — мастерок. Подбирает раствор, шлепает его на верхний ряд кирпичей… где-то вверху, надо мной.

Кирпичи ложатся по кругу, стена растет. Стоит немного развести руки, и они упираются в грубоватую поверхность стен. Ряд за рядом, они все выше и выше. Единственный свет — тусклый, меркнущий кружок в вышине.

Я в башне без окон и дверей. Верхний край стены высоко надо мной и с каждой секундой уходит все дальше.

Внезапно кружок света вверху исчезает. И скребущий звук сменяется тишиной.

Вихрь паники внутри сменяется злостью. Я стучу в стену, пинаю и толкаю, снова и снова, и наконец наваливаюсь на нее. Сидеть здесь невозможно, слишком тесно; голые ноги и руки сбиты в кровь.

— Выпустите меня! — кричу я.

Открываю глаза. Два кружочка отраженного света смотрят на меня в темноте. Моргают. Себастиан?

Сажусь, включаю прикроватный свет. Себастиан рядом со мной на кровати, шерсть торчком, хвост распушился, и на моей руке набухает красным аккуратный ряд ровных царапин.

— Ты меня разбудил? — шепчу я и, осторожно протянув руку, глажу его по спинке. Возможно, это он спас меня от отключки. Почувствовал что-то или цапнул только потому, что я ударила его во сне?

Шерсть вскоре ложится; Себастиан устраивается рядом, вытягивается и урчит. Сердце замедляет бег, уровень поднимается от 3 почти к 5, но я не закрываю глаза. И не выключаю свет.

Я боюсь темноты.

Глава 25

— Колесница подана, — говорит с поклоном Джазз.

Поскольку одним из условий сделки, согласно которой Эми разрешается видеться с Джаззом, является присутствие на их встречах третьего, кататься на школьном автобусе с Беном мне больше не светит. Я забираюсь на заднее сиденье.

Ремня безопасности нет. Эми и Джазз садятся впереди, и я вздыхаю и внутренне подбираюсь. Джазз выезжает со школьной стоянки на главную дорогу, но через некоторое время сворачивает на проселок. Так мы что, домой не едем?

— Кайла, у меня для тебя сюрприз, — сообщает Джазз, глядя в зеркало заднего вида. Дорога его интересует меньше.