Стивен Эриксон Кузница Тьмы

Кузнец ошибался, считая, что уже измерил всю глубину тоски в глазах господина. И все же он ничего не чувствовал. К его удивлению, Урусандер первым опустил взор.

- О ней позаботятся, - бросил лорд.

- Знаю. Как обещано.

- Пойдешь в крепость, Гуррен?

- Что? Зачем?

- Хочу, чтобы оба вы были под моим кровом. Чтобы твоя дочь увидела тебя рядом после излечения.

- У меня есть работа.

- Я отпущу одного из кузнецов на замену.

- Надолго ли?

- Насколько понадобится.

- Пока я не помру? Надо бы до моей смерти, сир, и после. Городу кузнец нужен больше, чем вам.

- Если ты поучаствуешь в работах внутри крепости, Гуррен, то считай сделку состоявшейся.

- Это я могу. Пока совсем не ослабну. И не уговаривайте насчет целителей.

- Я и не собирался, - спокойно сказал Урусандер.

Гуррен неуклюже кивнул.

- Мы пришлем фургон за тобой и дочерью.

- И мне нужно взять инструменты. Самые лучшие.

- Разумеется. Сколько угодно поездок.

- Когда я отойду, сир, что будет с дочкой? Назад, в пустой дом?

- Если ты позволишь, Гуррен, я готов официально ее удочерить.

- Вы готовы, да неужели? - Гуррен отвел глаза, заметил, что происходящая суета успела привлечь толпу горожан. - Она ведь уже не девушка. Она женщина, и с ней нужно соответствующе обращаться. Вы не назовете ее "дочкой" или как-то еще. Она наша дочь - моя и Шелас.

- Знаю, - отвечал Урусандер.

Гуррен кивнул.

- Гуррен, - сказал Урусандер более громко и формально, - как течет вода между нами?

Гуррен встретил его взгляд и удивился, видя, что тоска пропала, глаза полны тепла. И снова кивнул. - Вода чиста, лорд.

Серап держалась в сторонке. Она видела лорда Урусандера преображенного; видела того командира, которого знала прежде. Всякая нерешительность пропала. Есть дела, которые нужно сделать, и приказы, которые нужно отдать. Можно лишь сожалеть об отсутствии Оссерка. Она вообразила, как тот бежит после убийства Миллика, бежит, считая себя изгоем, веря, что отец отвернулся от него, преступника. Мальчишка совсем не понимает отца. Но ведь это недоразумение взаимное.

Может ли быть иначе при таком обилии грязи в воде, что меж ними текла? Грязь и водовороты, и вечное бесцельное взбаламучивание ила, чтобы никогда не наступал покой.

Но сегодня она видела умирающего старика и охваченного горем, плененного чувством вины командира. Они встретились и подарили друг другу мир.

И теперь идут, словно старые друзья, к дому, пропадают внутри.

"Мать Тьма, ты нашла здесь достойного супруга. Весьма достойного".

Желая сесть на коня, она повернулась и увидела высоко вверху, над аркой ворот бьющийся под ветром флаг Легиона.

Дело было сделано.

Легион Урусандера вернулся в Куральд Галайн.

На фоне ярко - синего безоблачного неба узкий стяг был подобен золотому клинку, оторванному от самого солнца. Она сощурилась. Живописцы называют этот оттенок "лиосан".

После ужасной лихорадки странная теплая тишина заполнила все ее существо. Ренарр открыла глаза. Увидела отца и с ним незнакомцев. Искаженность и нечеткость видения, завладевшие было левым глазом, исчезли, и все казалось невозможно ярким. Даже боль в разбитом лице быстро пропадала.

Отец склонился ближе. - Девочка, - сказал он, блестя глазами. - Видишь, кто у нас? Сам лорд Урусандер.

Взор ее скользнул мимо отца к тому, кто стоял рядом, и в лице лорда она увидела его сына. Ренарр отвела глаза.

- Перемены, девочка, - сказал Гуррен тоном, какого она никогда от него не слышала. - В целом мире, Ренарр. Перемены, благие перемены.

Отрицать было нелепо. Миллик мертв. Любимый мужчина мертв, убит сынком лорда. А вот стоит сам лорд, а отец бормочет, будто жить они станут в господском доме, будто отныне и навсегда о ней будут заботиться... и лорд стоит и кивает, но она может думать только о Миллике, которому все рассказала, потому что он понял - она уже не прежняя... Миллик, плачущий и пьяный, пытающийся вернуть ей прежнее лицо, стоя на коленях... он рассказал, как двоюродные братья за флягой эля выведали историю ее признаний, и насмехались над ним и в глаза называли ее шлюхой, и он словно сошел с ума. Слепая ярость, твердил он, пытаясь оправдаться, ведь он вслепую махал кулаками на заднем дворе, избив Эльдина и Орульта, и ударил ее, не зная, кого бьет.

И ведьма Хейл всё поняла не так, ведь Миллик спрятался от братьев и их дружков, а Ренарр лихорадило, она заползла в дом в середине ночи, челюсть так опухла, что она не могла протолкнуть правильные слова сквозь разбитые губы.

Перемены. Да уж, это был день перемен.

ТРИНАДЦАТЬ

Кедаспела не был поклонником богов, но знал, что вера способна их создавать. А будучи созданными, они множатся. Он видел места, в которых процветал раздор, в которых насилие пускало корни в почву и плоть, и единственным видом приношений для тамошних жителей оставалось лишь новое кровопролитие. То были злобные боги, порочное отродье, пар над похлебкой гнусных эмоций и низких желаний. Не было хозяев и рабов: бог и смертный питали друг друга, словно любовники, дарящие фетиши зла.