Стивен Эриксон Кузница Тьмы

Гриззин Фарл неспешно поднялся и раскинул руки, словно обнимая всех. - Ночью мы напьемся до вольной радости, пока не угаснет костер и звезды не сбегут от зари, мы же начнем плакать и клясться друг другу в вечной верности, прежде чем так же разбежаться. - Он поднял мешок. - Эль Тел Акаев, мастеров если не варения, то потребления. - Он помедлил и добавил: - Надеюсь, еда у вас есть. Спеша на встречу, боюсь, я всё позабыл дома.

Аратан вздрогнул, расслышав вздох отца.

Тут Гриззин Фарл улыбнулся, и всё в мире снова стало правильным.

Эль оказался крепким, немедленно ударив Аратану в голову. Вскоре после ужина, во время неприличной песни про деву Тел Акаев и старого Джагута с больным клыком, песни, исполнявшейся Азатенаем с великолепными ужимками, Аратан уснул. Раскан разбудил его наутро, принеся чашку с отваром ивовой коры и лекарственных трав; сидя и попивая чай, сын лорда заметил, что Гриззина Фарла уже нет.

Сейчас все казалось сном, смутным и пронзительным, почти горячечным. Голова болела. Аратан смотрел на землю, пока остальные снимали лагерь. Гадал, что важного было сказано ночью, и ощущал свое отсутствие как насмешку над претензиями, будто успел возмужать. Упал без памяти как мальчишка, от первой чаши, от кубка, украденного со стола и торопливо выпитого за стулом.

Хотелось бы ему больше услышать о Темноте, сделанной оружием, мечом. Ясно, что Гриззин Фарл знаком с отцом - так близко, как не удавалось еще никому, кроме разве Матери Тьмы. Какая странная история их объединила? Какие загадочные сказания сложат об их прошлом? Взгляды украдкой на Раскана, Ринта и Ферен убедили его, что ничего потрясающего сказано не было: все казались более спокойными, нежели до появления Гриззина, словно ночь эля и смеха повалила некие барьеры.

После быстрых раздумий Аратан поглядел на Ферен, поняв, что тут что-то изменилось. Некий расслабленный вид... он заметил посланную брату улыбку, небрежные слова. Казалось, изменилось все. Исчезла натянутость. Тягостный вес случая с Сагандером свалился с плеч. "Гриззин Фарл прошел между нами и ушел, но уйдя, взял с собой кое-что".

Он заметил, что на него смотрит отец. Затем Драконус подошел. - Нужно было предупредить тебя насчет эля Тел Акаев.

Аратан пожал плечами.

- Ты же едва оправился от сотрясения. Должно быть, тебя вырубило, словно от сонного зелья. Аратан, ты пропустил почти всю веселую вечеринку. - Он помедлил. - Ты мало что успел разделить.

- Он звал вас другом, - сказал Аратан болезненным, обвиняющим тоном.

Глаза отца стали отрешенными. - Он любого зовет другом, Аратан. Не обращай внимания.

Аратан сверкал глазами в спину отца. С одинокого кривого дерева донесся крик птицы. Он поглядел, не обнаружив твари среди скрюченных сучьев и темных листьев.

"Прячется - потому свободна.

Свободна улететь от всего".

Вскоре они въехали по склону и оказались на Барефовом Одиночестве, и путь вперед тянулся по волнистой равнине под ясным солнцем, и Аратан припомнил уроки Сагандера, смерть великого внутреннего моря.

Он скакал, размышляя о воде и свободе.

И тюрьмах.

К западу лежали земли Азатенаев, где обитают защитники, никого не защищающие, и мудрецы, никогда не изрекающие истин, а Тел Акаи сходят с гор разделить пьяные ночи, о которых никто не вспомнит на следующий день. Это мир загадок, и вскоре он его увидит. Мысль заставила его ощутить легкость - казалось, еще миг и он взлетит над седлом, преображаясь в птицу, раскроет крылья в поисках кривого дерева.

Но былое море впереди лишено деревьев, гребни усыпанных валунами берегов вмещают лишь травяные низины, ничего больше.

Ему не интересно вонзать отцу нож в спину - в эту широкую спину впереди, под выцветшим плащом. Никто никогда не завладеет им, словно оружием.

Гриззин Фарл сказал: мать еще жива. Живет, терзаемая горем, а значит... еще любит его. Он ее найдет и украдет.

"В мире загадок достаточно мест, где можно затаиться.

Для нас двоих.

И мы будем любить друг друга, и любовь породит мир".

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОДИНОЧЕСТВО ЭТОГО ОГНЯ

ШЕСТЬ

Глаза Хаста Хенаральда были спокойными и темными, как будто готовыми оценить тяжесть готовых вырваться слов, узреть, запустят ли они длинные когти в сидящего напротив гостя или попросту скользнут мимо. Тусклый свет подчеркнул впалые щеки, костистый крючковатый нос сильно выступал, отчего казалось: глаза спешат скрыться в залитые тенью убежища, но не теряют силы пронзительного внимания. - Однажды, - сказал он, и голос был сиплым после годов у кузнечного горна, среди горького дыма и кислого пара, - я снова стану ребенком.

Он неспешно откинулся на спинку стула, уходя из круга света масляной лампы. Келларасу уже казалось, что это не смертный, а некое привидение.