- Нет, я сдался, затер следы и уже не требую держать строй.
- Вспомни этого. Поэт был так безутешен, что потратил четыре года и сотню бутылок чернил, оправдывая самоубийство. А сам сломал шею, поскользнувшись на куске мыла.
- Щелок, зола, гибель пришла, скользко пятно, шуток не слышно давно.
- "Будь проклята, любовь! Язык
Коснулся лишь на краткий миг
Червя, что выделяет слизь
Но яды в жилах разлились
Пляшу как крыса на плите
Она ж, невинна в красоте
Сияя пухлыми губами
Сильнее разжигает в печи пламя, пламя, пламя!"
- Есть тонкость в этом отчаянии, и я невольно восторгаюсь.
- Талант до ужаса случайный. Но все ж талант.
- Переплавлять горе в гений. Да, редкий талант. Страдание по сути своей окрашено страстью, избыток боли подобен смоле или манящему нектару на устах цветка - нас тянет и тянет внутрь и ... э, вглубь.
- И еще дальше, - закивал Датенар. - Я смутил тебя?
- Ни на миг. Я на плодородной почве, и нужно лишь заточить плуг. Это была Лифтера?
- С Острова? Нет. Ее метания были такими горькими, что бутон лишь безнадежно сжал бы лепестки.
- Тероз?
- Тот уличный бродяжка? Ты оскорбляешь имя случайного самоубийства. Еще попытка, или я вынужден объявить себя торжествующим победителем.
- Звучит так знакомо...
- Может быть.
Перед ними простерлась южная стена города - местами осыпавшаяся и всюду невысокая; здания за стеной темные, словно закопченные. У распахнутых ворот не видно стражи.
- Четыре года метаний?
- А потом мыло на скользком полу.
- Ирония смерти должна была сделать его знаменитым.
- Собрание сочинений помешало.
- Процитируй еще пару строчек!
- "О, как темна заря! Как холоден закат! Как мрачен день, как звездна злая ночь!"
- Какой жалкий дурак. Не видел хорошего ни в чем.
- Склонный к самоубийству. Четыре года длилось его поприще, он излил все, что копилось внутри, в разбитом сердце... разбитое, сказал я? Пустое сердце, слишком одержимое ловушками отрицаний, чтобы сфокусировать слепой взор на предмете чувства. Она сказала "нет", но прежде чем слово слетело с губ, эпические видения полнили его голову, мучения манили отвергнутого любовника. Внимательно слушай добровольных мучеников, но не спускай внимательного глаза с их содроганий - это игра, ведущаяся до кровавого конца, и слушатели - важнейшая ее часть.
- Скорее бронзовые бюсты. Или портреты выше реального роста, в обширной панораме...
- Были и портреты, и бронза.
- Что? Веранакса? Высмеянный Галланом герой? Но это же вымышленный персонаж! Фикция! Насмешка Галлана над льстецами!
- Я не постулирую различий.
Празек фыркнул. - Разбитое сердце поэта выжимают насухо каждые две недели.
- Из здорового много пользы не выжмешь. Так скажут многие. Но этими аппетитами нужно править суровой рукой, не допуская излишнего цинизма. Ну же, проявим любопытство к самодельным жертвам и самовредительским ранам. Что за нужда движет рукой с ножом? Какой голод заставляет терзать собственную плоть? Это смерть, обращенная вовнутрь, челюсти и укус объединены, как любовники.
- Веранакса, - вздохнул Празек. - Галлана стыдили за этот эпос.
- Ему было плевать.
- Тем сильнее бесились враги.
- И тут сокрыт урок, если мы решимся сорвать плод.
Празек прищурился, отыскивая передовых всадников: командующую Торас Редоне и капитана Фарор Хенд. - Самоубийственное равнодушие?
Датенар пожал плечами. - Я осторожен.
Галар Барес проскакал в хвост колонны, явно доведенный до умопомрачения видом трех тысяч молчаливых солдат. Не было смешков, почти не было разговоров, оружие и доспехи безмолвствовали. Легион Хастов звучал тупой барабанной дробью без пауз. Тихий гром приближался к Харкенасу.
Оттепель, принесенная под шепот южного ветра, успела умереть, снег хрустел под копытами и сапогами, холод усиливался. Казалось, утро застыло на месте.
- Тот сомнительный ритуал, - разочарованно прорычал Датенар. - Я очнулся на тонком льду. Но куда ползти? Берега не манят кочками желтой травы и стеблями тростника. Пошевелись - услышишь треск льда под собой. Глаза стараются пронизать невинное, выглаженное ветром зеркало - это облака, сулящие грозовые тучи? Серое небо, намекающее на предательские полыньи? Я лежу на спине, или лицом вниз? Но что-то шевелится в кишках, друг мой. Предвкушение крови.
Празек вздрогнул. - Что изменилось? Ничего. Все. Ритуал покрыл наши души загадочным узором. Проклятие, благословение? Мы слепы к рисунку. Но, как ты сказал, предвкушаем.
Датенар указал на пустые стены. - Видишь ожидавшие нас фанфары? Нет, нас унижают горьким равнодушием.
- Ладно, друг. Я говорил о любви?
- Да. Сердце под осадой. Хотя не могу постигнуть причины внезапного кризиса.
- Преступники, - ответил Празек. - Не бывает кары за нежные ласки, сплетение рук, долгие колебания и выплеснутые признания. - Он помедлил. - Мертворожденная близняшка, вместилище магии, и та, что могла накопать волшебства и себе, но раздавлена и полна презрения. Варез обнял бы ее. Но он тоже не считает себя достойным, имеющим право. Как не удивляться, что в любви видят особую привилегию?